.. И это те люди,
которых воспитали для великих свершений Джефферсон и Франклин?
[Джефферсон, Томас (1743-1826) — американский государственный деятель,
автор декларации, провозгласившей независимость США; в 1801-1809 гг. —
президент США; Франклин, Бенджамин (1706-1790) — американский ученый,
дипломат и политический деятель, сторонник освобождения негров; принимал
участие в подготовке Декларации независимости] Те суровые фермеры,
охотники и ремесленники, которые так яростно боролись за свободу и
справедливость? Это тот новый мир гигантов, который воспел Уитмен?
[Уитмен, Уолт (1819-1892) — американский поэт, активный борец против
рабовладения]
Майкл вошел в кафе и заказал апельсиновый сок, поджаренный хлеб и кофе.
В час дня он встретился с Кэхуном в знаменитом в Беверли-Хилс
ресторане. Большой темный зал был отделан в крикливом, излюбленном
театральными художниками стиле.
Прислонившись к стойке и посматривая на толпу штатских, среди которых
странно выделялся своей формой высокий сержант-пехотинец, Майкл подумал,
что этот зал напоминает ванную, отделанную для балканской королевы
какой-нибудь продавщицей из дешевого американского магазина. Сравнение ему
понравилось, и он более дружелюбно стал рассматривать загорелых полных
людей в твидовых пиджаках и напудренных красавиц в шляпах самых
поразительных фасонов, внимательно следивших из-за своих столиков за
каждым новым посетителем. В зале царило безудержное праздничное веселье.
Люди хлопали друг друга по спине, разговаривали громче и оживленнее, чем
обычно, угощали друг друга вином. Обстановка напоминала Майклу час
коктейля в канун Нового года в фешенебельных барах Нью-Йорка, когда все
наспех закусывают в предвкушении многообещающей, веселой ночи.
Уже ходили сплетни и анекдоты о войне. Знаменитый режиссер прохаживался
по залу и с деланно бесстрастным лицом нашептывал то одному, то другому из
знакомых, что-де об этом не следует распространяться, но в Тихом океане у
нас уже не осталось ни одного военного корабля и что в трехстах, милях от
берегов Орегона обнаружен японский флот. А некий сценарист своими ушами
слышал, как в парикмахерской при киностудии «Метро-Голдвин-Мейер» один из
режиссеров, роняя с лица мыльную пену, решительно заявил: «Я так зол на
этих желтолицых мерзавцев, что готов сейчас же бросить работу в этой дыре
и отправиться в… — режиссер замялся, подыскивая наиболее подходящее
словечко для выражения своего гнева и чувства гражданского долга, и
наконец нашел его, — …в Вашингтон». Рассказ сценариста пользовался
успехом. Как только за столиком раздавался взрыв смеха, сценарист тотчас
переходил к другому и принимался рассказывать свою шутку новым слушателям.
Кэхун был молчалив и рассеян, и Майкл понял, что его опять беспокоит
язва желудка.
Кэхун был молчалив и рассеян, и Майкл понял, что его опять беспокоит
язва желудка. Тем не менее по настоянию Кэхуна они выпили у стойки, прежде
чем сесть за столик. Майкл никогда прежде не замечал, чтобы Кэхун пил.
Они заняли одну из кабинок, поджидая Мильтона Слипера, автора пьесы,
над которой Кэхун сейчас работал, и киноартиста Кэрби Хойта: Кэхун
надеялся уговорить его принять участие в постановке.
— Вот поистине одна из самых возмутительных особенностей этого города,
— проворчал Кэхун. — Здесь все привыкли решать дела за ленчем. Вы не в
состоянии нанять парикмахера, если сначала не дадите ему нажраться.
В зал вошел улыбающийся Фарни и легкой, величественной походкой
направился к кабинкам. Он был антрепренером по меньшей мере полутораста
наиболее высокооплачиваемых артистов, сценаристов и режиссеров Голливуда.
Этот ресторан представлял собой его королевское владение, а время ленча —
торжественный час аудиенции. Фарни хорошо знал Майкла и не раз предлагал
ему режиссерскую работу в Голливуде, обещая славу и богатство.
— Хэлло. — Фарни пожал им руки. В его улыбке было что-то наглое и
вместе с тем добродушное. Он усвоил эту манеру улыбаться с тех пор, как
обнаружил, что такая улыбка производит неотразимое впечатление на людей, с
которыми он ведет переговоры, столь неотразимое, что они соглашаются
платить его клиентам больше, чем собирались вначале.
— Ну, как вам нравится? — спросил фарни таким тоном, будто война была
новым фильмом, поставленным под его руководством, фильмом, которым он
очень гордится.
— Никогда еще не участвовал в такой очаровательной войнишке, — в тон
ему шутливо ответил Майкл.
— Сколько вам лет? — Фарни пристально посмотрел на Майкла.
— Тридцать три.
— Могу достать вам две нашивки на флоте, — заявил Фарни, — в отделе
печати. Информация для радио. Хотите?
— Черт возьми! — воскликнул Кэхун. — Вы что, и на флоте подвизаетесь в
качестве антрепренера?
— У меня там приятель, капитан. Ну так как? — Он снова повернулся к
Майклу.
— Пока нет, — ответил Майкл. — Месяца два-три я должен подождать.
— Через три месяца, — пророческим тоном изрек Фарни, не забывая
улыбаться двум блестящим красоткам в соседней кабине, — через три месяца
вам останется только ухаживать за садами в Иокогаме.
— Откровенно говоря, — Майкл попытался придать своим словам самый
прозаический смысл, — откровенно говоря, я хочу пойти в армию рядовым.
— Не валяйте дурака. Это еще зачем?
— Долгая история, — Майкл смутился, решив, что он все-таки проявил
нескромность. — Я расскажу вам как-нибудь в другой раз.
— А вы знаете, что такое рядовой в нашей армии? Котлета — мелко
рубленное мясо и немножко жиру… Ну что ж, воюйте на здоровье. — Фарни
помахал рукой и отошел.
Кэхун насупившись смотрел, как два комика с громким хохотом
проталкивались вдоль стойки и пожимали руки всем пьющим.