— Потом, минут через пятнадцать, я заметил, что он
смотрит на меня каким-то странным взглядом. «Уходи отсюда, — вдруг сказал
он, — я не позволю тебе убить меня». Я пытался успокоить его, но он
продолжал кричать, что меня подослали убить его, что меня не было рядом с
ним, когда он был здоров и мог сам позаботиться о себе, а теперь, когда он
парализован, я пришел, чтобы задушить его, когда никого не будет
поблизости. Он сказал, что знает обо мне все, что он следил за мной с
самого начала, что я бросил его одного, когда он нуждался в моей помощи, и
теперь собираюсь его убить. Он кричал, что у меня есть нож. И другой
раненый тоже стал кричать, и я не мог его успокоить. В конце концов пришел
доктор и приказал мне выйти. Когда я выходил из палатки, я слышал, как
Джонни Бернекер кричал, чтобы меня близко не подпускали к нему с моим
ножом.
Ной замолчал. Майкл смотрел на яркое пламя. Видимо, горела ферма
какого-то немца. Он мысленно представил себе, как беспощадный огонь
пожирает пуховые перины, скатерти, посуду, альбомы с фотографиями,
экземпляр книги Гитлера «Mein Kampf», кухонные столы, пивные кружки.
— Доктор был очень любезен, — снова заговорил Ной. — Это довольно
пожилой человек из Таксона. Он сказал мне, что до войны работал в
туберкулезной клинике. Он объяснил мне, что с Джонни, и просил не
принимать близко к сердцу слова моего друга. У Джонни перебит осколком
позвоночник, и его нервная система перерождается, сказал доктор, и тут
ничем помочь нельзя. Нервная система перерождается, — повторил Ной, словно
зачарованный этим словом, — и ему будет становиться все хуже и хуже, пока
он не умрет. Паранойя, сказал доктор. В один день нормальный парень
превратился в прогрессирующего параноика. Мания величия и мания
преследования. В конце концов он станет совсем ненормальным и протянет
каких-нибудь три дня… Вот почему его даже не стали отправлять в
стационарный госпиталь. Перед отъездом я опять заглянул в палатку, я
думал, может, у него наступил тихий период. Доктор сказал, что это еще
возможно. Но когда Джонни увидел меня, он опять стал кричать, что я
пытаюсь его убить…
Майкл и Ной стояли рядом, прислонившись к шершавой, сырой, холодной
стене каменного дома, за которой сидел капитан Грин, обеспокоенный ростом
заболеваний среди солдат. Вдалеке пламя пожара разгоралось все ярче:
видимо, огонь подобрался к деревянным балкам и пожирал мебель немецкого
фермера.
— Я говорил тебе о предчувствии Джонни Бернекера? — спросил Ной. — О
том, что, если мы будем всегда вместе, с нами ничего не случится?..
— Да.
— Мы столько пережили вместе, — вспоминал Ной. — Нас отрезали, знаешь,
и все же мы выбрались к своим, а когда в день высадки в нашу баржу попал
снаряд, нас даже не ранило.
— Мы столько пережили вместе, — вспоминал Ной. — Нас отрезали, знаешь,
и все же мы выбрались к своим, а когда в день высадки в нашу баржу попал
снаряд, нас даже не ранило…
— Да.
— Если бы я не тянул, если бы я приехал сюда на один день раньше,
Джонни Бернекер вышел бы из войны живым.
— Не говори глупостей, — резко оборвал Майкл, чувствуя, что это уж
слишком, что нельзя так тяжело переживать.
— Это не глупости, — спокойно возразил Ной. — Я действовал недостаточно
быстро. Все выжидал. Пять дней я околачивался в лагере. Еще ходил
разговаривать с этим перуанцем. Я знал, что он не сделает, что мне надо,
но я обленился и все торчал в этом лагере.
— Ной, что ты говоришь?
— И мы слишком долго добирались сюда, — продолжал Ной, не обращая
внимания на Майкла. — Мы останавливались на ночлег, полдня потратили на
обед с курятиной, которым нас покормил тот генерал. Я променял Джонни
Бернекера на обед с курятиной.
— Замолчи! — громко закричал Майкл. Он схватил Ноя за воротник и сильно
встряхнул его. — Замолчи! Ты болтаешь как одержимый! Чтобы я от тебя
никогда больше не слышал подобной ерунды!
— Пусти меня, — спокойно сказал Ной. — Убери свои руки. Извини меня.
Конечно, к чему тебе выслушивать мои жалобы? Я понимаю.
Майкл медленно разжал пальцы. Опять он не сумел помочь этому
несчастному парню…
Ной поежился.
— Холодно здесь, — примирительно сказал он. — Пошли в дом.
Майкл молча последовал за ним.
На следующее утро Грин направил их во второй взвод, в котором они
вместе служили во Флориде. Во взводе все еще оставалось три старых солдата
из сорока, которые тепло и сердечно приветствовали Майкла и Ноя. Они были
очень сдержанны, когда в присутствии Ноя заходил разговор о Джонни
Бернекере.
36
— Так вот, спрашивают этого солдата: «Что бы ты сделал, если бы тебя
отпустили домой?», — говорил Пфейфер. Он, Ной и Майкл сидели на бревне,
наполовину вросшем в землю, возле низкой каменной ограды и ели из котелков
котлеты с макаронами и консервированные персики. Впервые за три дня им
выдали горячую пищу, и все радовались, что повара сумели подвезти полевую
кухню так близко к передовой. Солдаты стояли в очереди на расстоянии
тридцати футов друг от друга, так, чтобы одним снарядом задело поменьше
людей. Цепочка солдат извивалась по голому, иссеченному осколками
кустарнику на берегу реки. Повара спешили скорее раздать пищу, и очередь
двигалась быстро.
— «Так что бы ты сделал, если бы тебя отправили домой?» — повторил
Пфейфер, набив полный рот. — Солдат призадумался… Слышали этот анекдот?
— Нет, — вежливо ответил Майкл.
Пфейфер удовлетворенно кивнул головой.
— Во-первых, сказал солдат, я сниму ботинки. Во-вторых побалуюсь с
женой.