Бог знает, что они
думают обо мне».
Оба солдата отдыхали, прислонившись к камням, и с опаской посматривали
на Христиана, словно старались прочитать его мысли и узнать, предстоит ли
им умереть в это утро.
— Установите его здесь, — приказал Христиан, указывая на ровную
площадку между двумя валунами, соединявшимися в форме буквы V. Медленно,
но уверенно солдаты установили пулемет.
Христиан улегся позади пулемета и начал его наводить. Он передвинул его
немного вправо и посмотрел через ствол, затем установил прицел на нужную
дальность с учетом поправки на превышение. Далеко внизу, в перекрестии
тонких нитей прицела, лежал залитый солнцем мост, временами накрываемый
тенью от проплывавших по небу облаков.
— Дайте им возможность скопиться перед мостом, — объяснял Христиан, —
они не станут сразу переходить его, так как подумают, что он заминирован.
Когда я подам команду открыть огонь, цельтесь по тем солдатам, что сзади,
а не по тем, которые близко к мосту. Понятно?
— По тем, что сзади, — повторил Геймс, — а не по тем, которые близко к
мосту. — Он стал медленно крутить подъемный механизм вверх и вниз,
всасывая воздух сквозь зубы. — Вы хотите, чтобы они побежали не назад, не
туда, откуда пришли, а вперед?
Христиан кивнул головой.
— Они не побегут через мост, потому что тогда они окажутся на открытом
месте, — размышлял вслух Геймс. — Они побегут в овраг, под мост, потому
что там не простреливается.
Христиан улыбнулся. «Может быть, я ошибался в Геймсе, — подумал он, —
он хорошо понимает свою задачу».
— А там они попадут на мины, — спокойно добавил Геймс. — Понимаю.
Геймс и Рихтер кивнули друг другу, и было трудно понять, означал ли
этот жест одобрение или порицание.
Христиан снял шинель, чтобы быть готовым подать сигнал сидящему под
мостом Дену, как только появится противник. Затем он уселся на камень
позади распростертого за пулеметом Геймса. Рихтер, стоя на одном колене,
держал наготове вторую ленту патронов. Христиан поднес к глазам бинокль,
который накануне вечером он снял с убитого лейтенанта, направил его в
разрыв между холмами и тщательно навел на резкость. Он заметил, что
бинокль очень хороший.
Там, на просматривавшемся участке дороги, росли два темно-зеленых
мрачных тополя, они качались на ветру, поблескивая листвой.
На открытом скате холма было холодно, и Христиан пожалел, что условился
подать Дену сигнал шинелью. Она бы сейчас ему очень пригодилась, а для
сигнала достаточно было бы и носового платка. От холода у него по коже
забегали мурашки, и он напрасно старался согреться, съежившись в своей
жесткой одежде.
— Разрешите закурить? — спросил Рихтер.
— Нет, — ответил Христиан, не опуская бинокля.
Солдаты замолчали. «Сигареты, — вспомнил Христиан, — держу пари, у него
целая пачка или даже две. Если его убьют или тяжело ранят, надо не забыть
обшарить его карманы.»
Они ждали.
Дувший с долины ветер свистел в ушах, проникал в ноздри,
резал глотку. У Христиана начала болеть голова, особенно над глазами, его
сильно клонило ко сну, и ему казалось, что такое состояние длится уже года
три.
Геймс пошевелился. Он лежал перед Христианом на камнях, вниз животом,
широко раскинув ноги. Христиан на секунду опустил бинокль. Он увидел зад
Геймса в почерневших от грязи, неумело залатанных, широких и бесформенных
брюках. «Вот так зрелище, — подумал Христиан, с трудом подавляя смех. —
Какое уродство! Божественные формы человеческого тела!»
Голова его горела. Малярия. «Мало с нас англичан, французов, поляков,
русских, американцев, так еще эти комары. Может быть, — лихорадочно
пронеслась в его голове коварная мысль, — когда все это кончится, у меня
будет настоящий приступ, такой, что никто не посмеет его отрицать, и им
придется отправить меня в тыл». Он снова поднял бинокль к глазам и, ожидая
очередного приступа озноба, пытался подчинить своей воле бушующие в крови
микробы.
Вдруг он увидел маленькие грязно-серые фигурки, медленно двигавшиеся
перед тополями.
— Тихо, — предупредил он, словно американцы могли услышать, если бы
Геймсу или Рихтеру вздумалось заговорить. Грязно-серые фигурки — их было
не меньше взвода — тихо ползли в поле зрения бинокля. Они шли двумя
цепочками по обеим сторонам дороги, и даже на таком расстоянии было видно,
как они устали.
— Тридцать семь, тридцать восемь, сорок два, сорок три… — считал
Христиан. Потом они скрылись из виду. Все так же качались тополя, все так
же выглядела дорога перед ними. Христиан опустил бинокль. Теперь он
чувствовал себя совершенно бодрым и спокойным.
Он поднялся и начал размахивать над головой шинелью. Он представил
себе, как американцы медленно и осторожно двигаются сейчас вдоль подножия
высоты, опустив головы вниз, напряженно выискивая мины.
Вскоре он увидел, как Ден быстро выкарабкался из-под моста и тяжело
побежал по дороге. Он бежал, все замедляя шаг, вздымая ботинками маленькие
облачка пыли. Видно было, что он очень устал. Так он добрался до поворота
и скрылся из виду.
Шнур был зажжен, оставалось только, чтобы противник вел себя так, как
подобает солдатам.
Христиан надел шинель и сразу почувствовал, что согревается. Он засунул
руки в карманы, и на душе у него стало спокойно и уютно.
Оба солдата застыли у пулемета.
Издалека послышался гул моторов. Высоко в небе на юго-западе Христиан
увидел медленно двигающиеся маленькие точки — строй бомбардировщиков,
направлявшихся к северу на бомбежку. Над обрывом щебеча пронеслась пара
воробьев, промелькнув быстрыми коричневыми крылышками в прицеле пулемета.
Геймс рыгнул два раза подряд.
— Извиняюсь, — вежливо сказал он.
Они ждали. «Слишком долго, — волновался Христиан, — как долго они
плетутся. Что они там делают? Мост может взорваться раньше, чем они
доберутся до поворота. Тогда все пропало».
Геймс опять рыгнул.