— Ой, мама, мамочка, — все время причитал дрожащим, взволнованным
голосом Каули. — Ой, мама, мама, мама. — Впрочем, он не отставал от Ноя и
даже на глубоких местах продолжал уверенно идти вперед. Когда они достигли
противоположного берега, Ной не остановился. Он повернул и, идя вдоль
берега, начал искать тот обвалившийся участок, где они выбирались с
Бернекером.
Он отыскал это место гораздо быстрее, чем ожидал.
— Здесь, — сказал он, поворачиваясь к Каули. — Давай-ка я помогу тебе
взобраться.
— Мама, — простонал Каули, — ой, мамочка.
Подталкивая и подсаживая Каули, Ной помог ему выбраться на берег. Каули
был тяжелым и неуклюжим. Он задел какой-то камень, который с громким
всплеском упал в воду. Наконец Каули подтянулся и одним коленом встал на
край крутого берега, пытаясь поставить и другую ногу. И в это мгновение
раздалась короткая очередь.
Каули как безумный встал во весь рост и начал размахивать руками. Он
подался было вперед, но закружился и упал назад. Его ботинок сильно ударил
Ноя по голове. Каули успел лишь один раз вскрикнуть. Он шлепнулся в воду и
больше уже не вынырнул. Ной стоял у берега, тупо глядя на место, где
скрылся Каули. Он сделал шаг в том же направлении, но ничего не мог
увидеть. Он почувствовал, как у него начали дрожать колени, и, шатаясь,
пошел к берегу. Потом медленно, в каком-то оцепенении выбрался наверх.
«Ему снилось, что он утонул», — тупо подумал Ной.
Когда он взобрался наверх, его било как в лихорадке. Он продолжал
дрожать и тогда, когда Бернекер и солдат из Джорджии подхватили его под
руки и побежали с ним прочь от канала.
Полчаса спустя облаченный в форму на три номера больше его размера,
снятую с какого-то убитого, Ной предстал перед начальником
разведывательного отделения дивизии. Это был седой, тучный, низкого роста
подполковник. Его лицо и седая борода были вымазаны какой-то багровой
краской, при помощи которой он пытался избавиться от прыщей, без отрыва от
исполнения своих служебных обязанностей.
Дивизионный командный пункт находился в защищенном мешками с песком
сарае, на грязном полу которого спали солдаты. Еще не совсем рассвело, и
начальнику разведки пришлось рассматривать начерченную Ноем схему при
свете свечи, так как все генераторы и прочее электрооборудование штаба
утонуло при высадке на побережье.
Полусонный Бернекер стоял рядом с Ноем, его глаза слипались.
— Хорошо, — говорил подполковник, кивая головой, — хорошо, очень
хорошо. — Но Ной едва мог припомнить, о чем говорил этот человек. Он знал
только, что ему было очень грустно, но почему, вспомнить было трудно.
— Очень хорошо, ребята, — любезно сказал человек с багровым лицом.
Казалось, он улыбался им. — Помимо всего прочего… вы получите за это
медали. Я сейчас же передам эту схему в штаб корпусной артиллерии.
Я сейчас же передам эту схему в штаб корпусной артиллерии.
Заходите сегодня после обеда, и я скажу вам, что из этого вышло.
Ной был как в тумане и все силился понять, почему у этого человека
такое багровое лицо и о чем он, собственно, говорит.
— Я бы хотел получить назад фотографию, — произнес он. — Это моя жена и
сын.
— Конечно, конечно, — подполковник еще шире заулыбался, показав старые
желтые зубы над седой в багровых пятнах бородой. — Ты сможешь получить ее
обратно, когда зайдешь после, обеда. Третья рота переформировывается.
Считая вас двоих, в роте осталось около сорока человек. — Ивенс, —
приказал он солдату, который дремал, прислонившись к стене сарая, —
проводи-ка их в третью роту. Не пугайтесь, — сказал он, улыбнувшись Ною, —
это не далеко, на соседнем поле. — Он снова склонился над схемой,
покачивая головой и повторяя: — Хорошо, очень хорошо. — Ивенс вывел их из
сарая и повел сквозь утреннюю дымку на соседнее поле.
Первым человеком, которого они встретили, был лейтенант Грин, который,
едва взглянув на них, сказал:
— Там есть одеяла. Завернитесь в них и ложитесь спать. Я поговорю с
вами потом.
По пути они увидели Шилдса, ротного писаря. Он уже успел устроить себе
маленький письменный стол, приспособив для этого два пустых ящика из-под
продуктов, которые примостил в канаве под деревьями, на краю поля.
— Эй, вы, — крикнул им Шилдс, — тут у меня есть почта для вас. Первая
весточка. Я чуть было не отослал ее обратно. Я думал, вы пропали без
вести.
Он порылся в вещевом мешке и вытащил несколько конвертов. Среди них был
коричневый конверт из оберточной бумаги для Ноя, подписанный рукой Хоуп.
Ной спрятал его в карман своей рубашки, снятой с убитого, потом взял три
одеяла. Вместе с Бернекером они не спеша выбрали место под деревом и
расстелили одеяла. Тяжело опустившись на землю, они стащили с ног выданные
им ботинки. Ной вскрыл конверт. Оттуда выпал маленький журнальчик. Не
обратив на него внимания, он принялся читать письмо Хоуп.
«Мой любимый, — писала она. — Я должна сразу объяснить, почему я
посылаю тебе этот журнал. Те стихи, которые ты написал в Англии и послал
мне, показались мне такими прекрасными, что я не могла держать их только
для себя и взяла на себя смелость послать их…»
Ной взял журнал. На обложке он увидел свое имя. Он раскрыл журнал и
стал перелистывать страницы. Потом снова увидел свое имя и под ним четкие,
мелкие строчки стихов.
«Страшись сердечного волнения, — читал он, — сердца не терпят злых
разлук…»
— Эй, — позвал он, — послушай-ка, Бернекер.
— Что? — Бернекер попытался было прочитать свои письма, но бросил и,
лежа на спине под одеялами, бездумно глядел в небо. — Чего тебе?
— Знаешь что, Бернекер, — сказал Ной, — ведь мои стихи напечатали в
журнале. Хочешь прочитать?
После долгой паузы Бернекер приподнялся и сел.
— Конечно, — сказал он, — давай его сюда.