Судить о
поведении Гретхен по нормам христианской морали — все равно, что судить о
птице с точки зрения улитки, осуждать танкиста за нарушение в бою правил
уличного движения, применять к полководцу гражданские законы об
ответственности за убийство.
Письма Гарденбурга из Ренна, адресованные Гретхен, пустые, холодные,
чопорные, напоминали лаконичные военные документы. Читая их, Христиан не
мог сдержать улыбку. Он понимал, что если Гарденбург и уцелеет на войне,
то по возвращении будет отброшен и забыт, как некая пустяковая деталь в
бурном прошлом Гретхен. Что касается своего будущего, то Христиан
вынашивал кое-какие планы, хотя и не решался открыто признаться в этом
даже самому себе. Однажды вечером за очередной выпивкой Гретхен между
прочим заметила, что война окончится месяца через два, и человек,
занимающий высокий пост в правительстве (она не стала называть его
фамилию), предложил ей поместье в Польше — не тронутый войной замок
семнадцатого века и больше тысячи гектаров земли, триста из которых
обрабатываются и сейчас.
— Тебе хотелось бы управлять поместьем одной дамы? — лежа на кушетке,
полушутливо спросила Гретхен.
— Это было бы замечательно.
— И ты не стал бы переутомлять себя обязанностями управляющего? —
продолжала она с улыбкой.
— Что ты! Конечно, нет.
Христиан присел рядом и, подсунув руку под голову Гретхен, поглаживал
упругую кожу у нее на шее.
— Ну что ж, посмотрим, посмотрим… Пока все идет неплохо.
«Да, это как раз то, что нужно, — размечтался Христиан. — Огромное
поместье, масса денег и Гретхен — хозяйка старинного замка… Они с
Гретхен, конечно, не поженятся. Зачем? Он будет своего рода принц-супруг —
изящные сапоги для верховой езды, двадцать рысаков в конюшне, из столицы
приезжают на охоту великие и сильные новой империи… Вот когда будет
самый счастливый момент моей жизни! — мысленно воскликнул Христиан. —
Момент, когда в полицейской казарме Ренна Гарденбург открыл ящик стола и
достал сверток с черным кружевом».
Христиан теперь уже почти не вспоминал о возвращении и Ренн. Гретхен
сообщила ему, что она уже договорилась с одним генерал-майором о его
переводе и присвоении ему офицерского звания и что сейчас дело находится в
стадии оформления. Гарденбург теперь казался ему жалким призраком далекого
прошлого, который, если и появится в будущем, то только на одно
упоительное мгновение, чтобы тут же быть выгнанным одной короткой,
убийственной фразой.
«Да, это будет действительно счастливейший день моей жизни!» — снова
подумал Христиан и с сияющим лицом повернулся, услышав звук открывающейся
двери. На пороге стояла Гретхен, одетая в платье из золотистого материала,
с небрежно наброшенной на плечи пелериной из норки.
Она ласково
рассмеялась и протянула Дистлю руки.
— Как это приятно! Вернуться домой после дня тяжелой работы и встретить
ожидающего тебя близкого человека!
Христиан подбежал к ней, пинком ноги захлопнул дверь и заключил Гретхен
в объятия.
Дня за три до окончания отпуска (Христиан не проявлял никакого
беспокойства, поскольку фрау Гарденбург утверждала, что все будет в
порядке) в пансионе раздался телефонный звонок, и Христиан побежал вниз.
Он сразу узнал голос Гретхен и, улыбаясь, спросил:
— Да, дорогая?
— Замолчи! — голос Гретхен звучал резко, хотя она и говорила шепотом. —
Не называй моего имени по телефону!
— Что случилось? — растерянно спросил Христиан.
— Я говорю из кафе. Не звони мне домой и не приходи.
— Но ты же сказала, что сегодня в восемь вечера?
— Я и без тебя знаю, что сказала. Ни сегодня в восемь, ни когда-либо
вообще. Вот и все. Больше ко мне не приходи. Прощай.
Послышались гудки отбоя. Христиан тупо посмотрел на аппарат, медленно
повесил трубку, поднялся в свою комнату и лег было на койку, но тут же
вскочил, надел мундир и вышел из пансиона. «Уйти! Куда угодно уйти, лишь
бы не видеть этих стен!» — лихорадочно повторял он.
Растерянный и недоумевающий, бродил Христиан по улицам, снова и снова
припоминая все, что сказала ему Гретхен и тщетно пытаясь понять, какими
поступками или словами он мог навлечь на себя ее гнев. Накануне они
провели самую обычную для них ночь. Гретхен возвратилась домой в час,
совершенно пьяная; до двух часов они пили, затем легли спать. Часов в
одиннадцать утра, перед уходом на работу, она нежно поцеловала его и
сказала:
— Сегодня вечером приходи пораньше. Жду тебя в восемь часов.
Он не слышал от нее ни единого упрека. Христиан бессмысленно
вглядывался в темные фасады зданий и в лица торопливо проходивших мимо
него людей. Да, единственное, что он мог сделать, это дождаться ее у дома
и прямо спросить обо всем.
Часов в семь вечера он занял позицию за деревом на противоположной
стороне улицы, напротив входа в дом. Вечер выдался отвратительный, моросил
мелкий дождь. Уже через полчаса Христиан весь вымок, но не обращал на это
внимания. В половине одиннадцатого в третий раз мимо прошел полицейский и
вопросительно посмотрел на него.
— Я жду девушку. — Христиан натянуто улыбнулся. — Она пытается
отделаться от майора-парашютиста.
— Война всем создает трудности, — ухмыльнулся полицейский и ушел,
сочувственно покачав головой.
Часа в два ночи к дому подкатила одна из хорошо знакомых Христиану
служебных машин. Из нее вышли Гретхен и какой-то офицер. Перебросившись
несколькими словами, они скрылись в подъезде, а машина тут же ушла.
Сквозь частую сетку дождя Христиан напряженно всматривался в
затемненное здание, пытаясь отыскать окно квартиры Гретхен, но в темноте
ничего нельзя было различить.