— Им нельзя доверять, — угрюмо ответил Брандт, оглядевшись вокруг. —
Если бы только я рассказал тебе половину того, что слышал о случаях
убийства офицеров собственными солдатами за последние дни… Я торчу уже
почти сутки в этом проклятом городишке и все стараюсь придумать, что же
мне делать, кому можно довериться. Но ведь все идут группами, у всех есть
друзья, а в машине только два места… А кто знает, может быть, завтра
противник будет уже здесь или перережет дорогу на Париж… Признаюсь,
Христиан, когда я увидел тебя в кафе, я едва сдержался. Скажи, — Брандт с
беспокойством схватил его за локоть, — ты один? С тобой никого нет?
— Не беспокойся. Я один.
Вдруг Брандт остановился и нервным движением вытер пот с лица.
— Я забыл спросить, — тревожно зашептал он, — а ты-то водишь машину?
Душевная боль, отразившаяся на лице Брандта, когда он задал свой
простой, глупый вопрос, который в данный момент, в период крушения
немецкой армии, стал для него вопросом жизни или смерти, вызвала у
Христиана какую-то преувеличенную жалость к этому бывшему художнику,
исхудавшему и постаревшему.
— Не волнуйся, дружище, — ответил Христиан, успокаивающе похлопывая его
по плечу, — конечно, вожу.
— Слава богу! — с облегчением вздохнул Брандт. — Так едешь со мной?
Христиан почувствовал слабость, у него слегка закружилась голова. Ему
предлагали спасительную скорость, дом, жизнь!
— Да меня никакая сила не удержит! — воскликнул он.
Оба слабо улыбнулись, словно утопающие, которым удалось каким-то чудом
помочь друг другу добраться до берега.
— Тогда сейчас же отправляемся.
— Подожди, — сказал Христиан. — Хочу отдать кому-нибудь велосипед,
пусть еще кто-то получит шансы на спасение…
Он вглядывался в неясные фигуры людей, сновавших у ратуши, придумывая,
как бы, не вызывая подозрений, избрать счастливца и даровать ему право на
жизнь.
— Зачем? — остановил его Брандт. — Велосипед нам самим пригодится.
Француз — хозяин фермы даст нам за него столько продуктов, сколько мы
сумеем увезти.
Христиан заколебался, но тут же согласился.
— Конечно, — спокойно сказал он. — Как только я сам об этом не подумал?
Они двинулись в путь. Брандт то и дело беспокойно оглядывался,
опасаясь, что за ними следят. Христиан шагал рядом и вел велосипед. Так
они вышли из города на дорогу, которую Христиан пересек всего полчаса тому
назад. Вскоре они поравнялись с зарослями цветущего боярышника,
наполнявшего вечерний воздух терпким ароматом, и свернули на пыльный
проселок. Еще через четверть часа они подошли к уютному, обсаженному
кустами герани домику, неподалеку от которого был большой кирпичный амбар,
где, прикрытая ворохом сена, стояла двухместная машина Брандта.
Велосипед, как и предсказывал Брандт, действительно очень пригодился.
Когда с первыми вечерними звездами они выехали с фермы на узкий проселок,
у них был окорок, большой бидон с молоком, полголовы сыра, литр
кальвадоса, два литра сидра, полдюжины увесистых буханок серого хлеба и
целая корзина яиц, которые фермерша сварила вкрутую, пока они разгребали
сено и выводили машину.
Удобно устроившись за рулем маленькой машины, Христиан, сытый и
довольный, спокойно улыбался, прислушиваясь к ровному, едва слышному
урчанию заботливо отрегулированного двигателя. Когда в бледном свете
вечерней луны показались кусты боярышника, а за ними лента шоссе,
Христиану вспомнилась пустынная дорога на рассвете и мальчик-велосипедист
в синей рубашке, встреча с которым оказалась гораздо полезнее, чем можно
было думать тогда.
По городу промчались не останавливаясь. На площади им вдогонку раздался
какой-то крик. Был ли это приказ остановиться или просьба подвезти, или
кто-нибудь просто выругал их за то, что они гнали, не заботясь о
безопасности пешеходов, друзья так и но узнали. Христиан в ответ только
прибавил газу. Через минуту перед ними уже расстилался залитый лунным
светом сельский ландшафт. Они неслись по дороге на Париж, лежавший в
двухстах километрах.
— С Германией покончено, — говорил Брандт усталым тонким голосом, но
достаточно громко, чтобы Христиан мог расслышать его сквозь рокот мотора и
свист встречного ветра. — Только безумцы не понимают этого. Посмотри, что
творится кругом! Полный крах. И всем наплевать. Целый миллион солдат
брошен на произвол судьбы. Они бредут безо всякой цели, сами не зная куда,
без офицеров, без продовольствия, без боеприпасов. Противник в любой
момент может взять их голыми руками или перебить всех до одного, если они
сдуру вздумают сопротивляться. Германия не в состоянии больше обеспечивать
армию. Может быть, еще удастся собрать кой-какие силы и организовать
подобие обороны, но это будет лишь жест, оттяжка времени ценой
бессмысленного кровопролития. Дешевая романтика! Похороны викинга вместе с
Клаузевицем и Вагнером, с генеральным штабом и Зигфридом [Зигфрид — герой
немецкой эпической поэмы «Песнь о нибелунгах» (ок. 1200 года),
использованной композитором Р.Вагнером в оперной тетралогии «Кольцо
нибелунгов»] для большего театрального эффекта! Я такой же патриот, как и
все другие, и, видит бог, я служил Германии, как только мог, служил в
Италии, в России, здесь во Франции… Но я цивилизованный человек и не
могу примириться с судьбой, которую нам уготовили. Я не верю в викингов и
не собираюсь гореть на погребальном костре, который разожжет Геббельс.
Разница между цивилизованным человеком и диким зверем в том и состоит, что
человек, когда он побежден, понимает это и принимает меры к спасению…
Слушай, Христиан. Перед самой войной я ходатайствовал о переходе во
французское гражданство, но потом взял заявление обратно.