— Конечно, — сказал он, — давай его сюда.
Ной передал журнал Бернекеру, перегнув его на той странице, где были
напечатаны его стихи. Он внимательно следил за лицом своего друга, пока
тот читал. Бернекер читал медленно, беззвучно шевеля губами. Раз или два
его глаза закрывались, и голова начинала мерно покачиваться, но он
все-таки дочитал до конца.
— Здорово, — похвалил Бернекер. Он отдал журнал Ною, сидевшему рядом на
одеяле.
— Честно? — спросил Ной.
— Чудесные стихи, — серьезно подтвердил Бернекер и кивнул головой в
подтверждение своих слов. Потом снова улегся.
Ной взглянул на свое имя, напечатанное в журнале, но все остальное было
набрано слишком мелким для его утомленных глаз шрифтом. Он убрал журнал в
карман рубашки и забрался под теплые одеяла.
Перед тем как закрыть глаза. Ной увидел Рикетта. Рикетт стоял над ним,
он был чисто выбрит, и на нем была новая форма.
— О господи, — донесся откуда-то сверху голос Рикетта, — этот еврей все
еще с нами.
Ной закрыл глаза. Он знал, что только что сказанное Рикеттом будет
иметь большое значение в его жизни, но сейчас у него было единственное
желание — уснуть.
29
На обочине дороги стоял щит с надписью: «Следующая тысяча ярдов
просматривается противником и обстреливается артиллерийским огнем. Держите
интервал в семьдесят пять ярдов».
Майкл искоса посмотрел на полковника Пейвона. Но Пейвон, сидевший на
переднем сиденье джипа, был занят чтением какого-то обернутого в газету
детективного романа, который он добыл еще в Англии, в районе
сосредоточения, когда они ждали переправы через Ла-Манш. Кроме Пейвона,
Майкл никогда не встречал человека, который, мог бы читать в машине на
ходу.
Майкл нажал на акселератор, и джип стремительно понесся по пустой
дороге. По правую руку был виден разбитый бомбами аэродром, где валялись
остовы сожженных немецких самолетов. Далеко впереди виднелась полоса дыма,
нависшая над пшеничными полями в сверкающем летнем послеполуденном
воздухе. Джип, прыгая по ухабистой, покрытой щебнем дороге, мчался под
защиту группы деревьев. Он преодолел небольшой подъем — и опасная тысяча
ярдов осталась позади.
Майкл вздохнул про себя и поехал тише. Со стороны города Кана, занятого
накануне англичанами, время от времени доносилось громкое уханье тяжелых
орудий. Что, собственно, собирался делать полковник Пейвон в этом городе,
Майкл не знал. Будучи кочующим офицером управления гражданской
администрации, Пейвон по роду своей службы имел право разъезжать по всему
фронту и вместе с Майклом исколесил всю Нормандию, Он был похож на
добродушного туриста, который с любопытством осматривает все, что
попадается по дороге, если только в это время не занят чтением, повсюду
приветливо кивает головой солдатам, ведущим бой, бегло разговаривает на
парижском диалекте с местными жителями и делает иногда какие-то пометки на
клочках бумаги.
По вечерам Пейвон обычно удалялся в прочное, глубокое
убежище около Карантана, сам отстукивал на машинке свои донесения и
куда-то их отсылал; впрочем, Майкл их никогда не видел, да и не знал
точно, куда они отправлялись.
— До чего паскудная книга, — сказал Пейвон и закинул ее в задний угол
джипа. — Только идиот может читать детективные романы, — добавил он,
оглядевшись с веселой шутовской усмешкой. — Мы уже близко?
Батарея, скрытая за группой крестьянских домов, открыла огонь. Грохот
раздался так близко, что даже задрожало ветровое стекло, и Майкл опять
почувствовал какую-то щекочущую дрожь на самом дне желудка, которая
появлялась у него всякий раз, когда рядом раздавался орудийный выстрел.
— Совсем близко, — мрачно ответил Майкл.
Пейвон усмехнулся.
— Первые сто ранений бывают самыми тяжелыми, — сказал он.
«Вот сволочь, — подумал Майкл, — в один прекрасный день он меня
погубит».
Навстречу, жестоко подпрыгивая на ухабах, промчалась в тыл тяжело
нагруженная английская санитарная машина. Майкл подумал о раненых,
которые, задыхаясь, перекатывались на носилках.
На обочине дороги стоял сожженный английский танк, закопченный, с
зияющими люками, из которых веяло трупным запахом, От каждого вновь
захваченного города, который на картах и в передачах Би-би-си олицетворял
собою очередную победу, веяло одним и тем же сладковатым запахом гниения,
никак не вязавшимся с представлением о победе. Сидя за рулем машины,
щурясь сквозь запыленные шоферские очки и чувствуя, как обгорает под
палящим солнцем нос, Майкл ощущал неясное желание снова оказаться в
рабочем батальоне в Англии.
Они взобрались на вершину холма. Перед ними лежал город Кан. Англичане
целый месяц бились за этот город, и теперь, глядя на него, становилось
непонятно, зачем они так старались. Стены сохранились, но домов почти не
осталось. Каменные дома, вплотную прижавшиеся друг к другу, квартал за
кварталом, подвергались полному разрушению, и насколько мог охватить глаз,
всюду была одна и та же картина. «Tripe a la mode de Caen» [рубец
по-кански (франц.)] — это название Майкл помнил по меню французских
ресторанов в Нью-Йорке, а Канский университет — из курса истории средних
веков. А теперь из перевернутой вверх дном университетской библиотеки вели
огонь английские тяжелые минометы, а в тех кухнях, где в былое время с
таким искусством приготовляли tripe, припали к пулеметам канадские
солдаты.
Они уже были на окраине города и ехали по извилистым вымощенным
булыжником улицам. Пейвон сделал Майклу знак остановиться. Майкл подъехал
к массивной каменной монастырской стене, тянувшейся вдоль придорожной
канавы. В канаве сидели несколько канадцев, которые с любопытством
разглядывали подъехавших американцев.