Лейтенант занял место рядом с Майклом, и джип помчался дальше сквозь
плотную пелену дождя. Майкл искоса взглянул на лейтенанта. Он был очень
молод, еле двигался от усталости, а одежда была ему явно не по росту.
Лейтенант заметил пристальный взгляд Майкла.
— Вас, наверно, интересует, что я здесь делаю, — сказал лейтенант.
— Нет, что вы, — поспешно ответил Майкл, не желая касаться этой
скользкой темы. — Нисколько.
— Ох, и достается же мне, — проговорил лейтенант, — никак не могу найти
свою планерную группу.
Майкл недоумевал, как это можно потерять целую группу планеров, да еще
на земле, но расспрашивать дальше не стал.
— Я участвовал в этой Арнемской истории в Голландии [речь идет о
неудачной воздушно-десантной операции, проведенной англо-американским
командованием в сентябре 1944 года в Голландии, в районе г.Арнема], —
продолжал лейтенант, — и меня сбили в самой гуще немецких позиций.
— Англичане, как обычно, испортили все дело, — вмешался священник.
— Да? — устало спросил лейтенант. — Я не читал газет.
— Что же случилось? — спросил Майкл. Как-то не верилось, что этот
бледный юноша, с таким нежным лицом, мог быть сбит на планере в тылу
немцев.
— Это был мой третий боевой вылет: высадка в Сицилии, высадка в
Нормандии и эта, третья по счету. Нам обещали, что это будет последняя. —
Он слабо ухмыльнулся. — Что касается меня, они, черт возьми, были близки к
истине. — Он пожал плечами. — Хотя все равно я не верю. Нас еще высадят и
в Японии. — Он дрожал в своей мокрой, не по росту одежде. — А меня это
мало радует, и даже совсем не радует. Я раньше считал себя чертовски
смелым летчиком, из тех, что насчитывают по сотне боевых вылетов, но
теперь понял, что я не из того теста. Когда я в первый раз увидел разрыв
зенитного снаряда возле крыла, я потерял способность наблюдать. Я
отвернулся и полетел вслепую. Вот тогда я и сказал себе: «Фрэнсис
О’Брайен, война — не твое призвание».
— Фрэнсис О’Брайен, — спросил священник, — вы католик?
— Да, сэр.
— Мне хотелось бы узнать ваше мнение по одному вопросу, — сказал
священник, сгорбившись над рулем. — В одной нормандской церкви, которую
немножко поковыряла наша артиллерия, я обнаружил маленький орган с ножной
педалью и перевез его на аэродром для своих воскресных служб, а потом дал
объявление, что требуется органист. Единственным органистом в группе
оказался техник-сержант, оружейный мастер. Он был итальянец, католик, но
играл на органе, как Горовиц [Горовиц, Владимир (р. 1904) — американский
пианист-виртуоз, уроженец России] на рояле. Я взял одного цветного парня
нагнетать воздух в орган, и в первое же воскресенье мы провели самую
удачную службу за всю мою практику. Даже полковник почтил нас своим
присутствием и пел гимны, как лягушка весной, и все были довольны этим
новшеством.
Но в следующее воскресенье итальянец не явился, и, когда я,
наконец, нашел его и спросил, в чем дело, он сказал, что совесть не
позволяет ему играть на органе песни для языческого ритуала. Теперь
скажите, Фрэнсис О’Брайен, как католик и офицер, считаете ли вы, что
техник-сержант проявил истинный христианский дух?
Пилот тихо вздохнул. Было ясно, что в данный момент он не в состоянии
высказать разумные суждения по такому важному вопросу.
— Видите ли, сэр, — сказал он, — это дело совести каждого…
— А вы бы стали играть для меня на органе? — вызывающе спросил
священник.
— Да, сэр.
— И вы умеете играть?
— Нет, сэр.
— Спасибо, — мрачно сказал священник. — Да, кроме этого макаронника,
никто в группе не умел играть. С тех пор я отправляю службу без музыки.
Долгое время они ехали молча под моросящим холодным дождем мимо
виноградников и следов прошлых войн.
— Лейтенант О’Брайен, — сказал Майкл, почувствовав симпатию к бледному,
нежному юноше, — если не хотите, можете не говорить, но как вам удалось
вырваться из Голландии?
— Я могу рассказать, — ответил О’Брайен. — Правое крыло планера начало
отрываться, и я сообщил на буксирующий самолет, что вынужден отцепиться. Я
с трудом сел на поле, и, пока вылезал из кабины, все солдаты, которых я
вез, разбежались в разные стороны, так как нас стал обстреливать пулемет
из группы домиков, расположенных примерно в тысяче ярдов. Я старался
убежать как можно дальше и по пути сорвал и выбросил свои крылышки, потому
что люди становятся бешеными, когда поймают летчиков противника. Вы
знаете, что при бомбардировке военных объектов бывают ошибки, из-за
которых страдают местные жители. Бывают среди них и убитые. Так что, если
попадешься с крылышками, хорошего не жди. Я три дня пролежал в канаве,
потом пришел крестьянин и дал мне поесть. В ту же ночь он провел меня
через линию фронта в расположение английского разведывательного
подразделения. Они направили меня в тыл. Вскоре я попал на американский
эсминец. Вот откуда у меня эта куртка. Эсминец две недели слонялся в
Ла-Манше. Боже мой, никогда в жизни меня так не рвало. Наконец, меня
высадили в Саутгемптоне, и мне удалось доехать-на попутных машинах туда,
где раньше стояла наша группа. Но неделю назад они выехали во Францию.
Меня объявили пропавшим без вести, и бог знает, что теперь делается с моей
матерью, а все мои вещи отослали в Штаты. Никто мною не интересовался.
Пилот планера, видимо, причиняет всем одни только неприятности, когда не
намечается выброска воздушного десанта, и никто, очевидно, не имеет
полномочий выплатить мне жалование, отдать мне распоряжения. Всем на меня
наплевать. — О’Брайен беззлобно усмехнулся. — Я слышал, что моя группа
где-то здесь, возле Реймса, вот я и добрался в Шербур на грузовом
пароходе, который вез боеприпасы и продовольствие.