— Ден! — позвал Христиан. На другой стороне моста от взвода медленно
отделилась фигура и направилась к Христиану. — Идем со мной, — приказал
Христиан, когда Ден приблизился. Скользя, Христиан спустился по склону
оврага, старательно избегая участка, заминированного по его указанию
саперами. Он показал на длинный шнур, идущий от динамитного заряда к
северной стороне арки моста.
— Будешь ждать здесь, — сказал он стоявшему рядом молчаливому солдату,
— и, когда я дам сигнал, зажжешь этот шнур.
Он слышал, как Ден, посмотрев на шнур, глубоко вздохнул.
— Где вы будете, унтер-офицер? — спросил он.
Христиан указал на высоту, на то место, где в восьмистах метрах от них
виднелись валуны.
— Вот там, ниже поворота дороги, валуны. Видишь?
Последовала длинная пауза.
— Вижу, — наконец прошептал Ден.
Валуны ярко блестели на солнце на фоне высохшей зелени, росшей на
обрыве, и на таком расстоянии трудно было различить их цвет.
— Я помашу тебе шинелью, — сказал Христиан. — Следи внимательно. Тогда
зажжешь шнур и убедишься, что он горит. Времени у тебя будет достаточно.
Потом выберешься на дорогу и побежишь до следующего поворота; там
подождешь, пока не услышишь взрыв, и тогда по дороге направишься к нам.
Ден мрачно кивнул головой.
— Я буду здесь один? — спросил он.
— Нет, — ответил Христиан, — мы пришлем тебе двух балерин и гитариста.
Ден не улыбнулся.
— Теперь все ясно?
— Так точно.
— Хорошо, — сказал Христиан. — Если ты подожжешь шнур до моего сигнала,
лучше не возвращайся.
Ден не ответил. Это был крупный, медлительный парень. До войны он
работал грузчиком в порту, и Христиан подозревал, что он когда-то был
членом коммунистической партии.
Окинув в последний раз взглядом свои устройства под мостом и Дена,
который безучастно стоял, прислонившись к влажному камню арки, Христиан
опять выбрался на дорогу. «В следующий раз, — мрачно подумал он, — этот
солдат будет меньше заниматься критикой».
Взводу потребовалось пятнадцать минут быстрой ходьбы, чтобы дойти до
группы валунов, откуда просматривалась дорога. Христиан тяжело и хрипло
дышал. Солдаты покорно шли за ним, словно смирились с мыслью, что они
обречены маршировать всю свою жизнь, сгибаясь под тяжестью железа. Можно
было не бояться, что кто-нибудь отстанет, потому что даже самому тупому
солдату во взводе было ясно, что, если американцы выйдут к мосту до того,
как взвод скроется из виду за валунами, он будет представлять прекрасную
мишень для преследователей даже на большом расстоянии.
Христиан остановился. Прислушиваясь к своему хриплому дыханию, он
некоторое время внимательно смотрел вниз на долину. На извилистой пыльной
дороге мост казался маленьким, мирным и безобидным. Нигде не было видно
движения, и растянувшаяся на многие километры пересеченная холмами долина
казалась пустынной и заброшенной человеком.
Христиан улыбнулся: его догадка о том, что позиция у валунов окажется
очень выгодной, оправдалась. В промежутке между холмами просматривался еще
один участок дороги, находящийся на некотором расстоянии от поворота.
Американцы должны будут пройти этот участок, прежде чем скроются на
короткое время из виду за выступом холма, который они обогнут, и снова
появятся на дороге к мосту. Если даже они будут двигаться медленно и
осторожно, то для того, чтобы пройти расстояние от того места, где они
впервые покажутся, до моста, им потребуется не более десяти — двенадцати
минут.
— Геймс, Рихтер, — приказал Христиан, — останетесь со мной, остальные
пойдут с ефрейтором. — Он повернулся к ефрейтору. У ефрейтора был вид
обреченного на смерть, который чувствует, однако, что у него есть еще
десять шансов из ста на то, что казнь будет отложена до завтра. —
Передайте капитану, — сказал Христиан, — что мы вернемся, как только
сможем.
— Слушаюсь, — обрадовался ефрейтор и почти бегом направился к
спасительному повороту дороги.
Христиан смотрел, как взвод цепочкой пошел вслед за ефрейтором. Отсюда
дорога шла по самому краю высоты, и силуэты солдат величественно и
печально вырисовывались на фоне зимнего голубого неба, покрытого
клочковатыми облаками. Когда они один за другим скрывались за поворотом,
казалось, будто они проваливаются в ветреную голубую бездну. Геймс и
Рихтер составляли пулеметный расчет. Геймс нес ствол и коробку с лентами,
а Рихтер сгорбился под тяжестью станка и второй коробки. Сейчас они
стояли, тяжело опираясь на придорожные валуны. На этих солдат можно было
положиться, но, видя, как они истекают потом даже в такую прохладную
погоду, вглядываясь в их лица, на которых трудно было прочитать их
истинные мысли, Христиан неожиданно почувствовал, что предпочел бы в этот
час иметь рядом солдат из своего старого взвода, которые уже много месяцев
лежат мертвыми в африканской пустыне. Он долгое время не вспоминал о своем
взводе, но почему-то, глядя на этих двух пулеметчиков, оказавшихся почти в
таком же положении, но на другой высоте, он воскресил в памяти ту ночь,
когда тридцать шесть солдат покорно и сосредоточенно копали одиночные
окопы, ставшие вскоре их могилами.
Он смотрел на Геймса и Рихтера, и ему почему-то казалось, что вряд ли
они так же добросовестно выполнят свою задачу. Они принадлежат к другой
армии, постепенно и незаметно утратившей свои боевые качества, утратившей
свою молодость, утратившей, несмотря на весь свой опыт, воинский дух,
готовность идти на смерть. «Если покинуть этих двоих здесь, — подумал
Христиан, — они не долго будут оставаться на своем посту. — Он тряхнул
головой. — Глупости, вероятно, они хорошие солдаты. Бог знает, что они
думают обо мне».