— Слушаюсь, — ответил Христиан и тут же сел на песок. Он видел, как
Гарденбург быстро соскользнул вниз, туда, где медленно окапывался Гиммлер.
Потом он медленно повалился на бок и, не успев коснуться плечом земли,
сразу же уснул.
Кто-то сильно тряс его за плечи. Он открыл глаза и увидел Гарденбурга.
Он чувствовал себя не в состоянии подняться и сделать хотя бы несколько
шагов. Ему хотелось сказать: «Оставьте, пожалуйста, меня в покое» — и
снова уснуть, но Гарденбург схватил его за шиворот и с силой потянул
вверх. Христиан с трудом нашел в себе силы подняться. Он пошел,
Механически переставляя ноги, его ботинки хрустели по песку, напоминая ему
хруст жесткого, накрахмаленного белья под утюгом в доме матери. Он помог
Гарденбургу подтащить мотоцикл. Гарденбург проворно перекинул ногу через
сиденье и начал ударять по педали. Мотоцикл трещал, но не Заводился.
Христиан смотрел, как Гарденбург при тусклом свете луны изо всех сил
старается завести машину. Вдруг он почувствовал, что кто-то стоит рядом, и
понял, что за ними наблюдают. Всмотревшись, он узнал Кнулена, того самого,
что плакал в машине. Кнулен бросил копать и пошел за лейтенантом вверх по
склону. Он ничего не говорил, просто стоял и безучастно наблюдал, как
Гарденбург снова и снова ударял по педали.
Гарденбург тоже заметил его. Он медленно и глубоко вздохнул, перекинул
обратно ногу и встал около мотоцикла.
— Кнулен, марш на свое место! — приказал он.
— Слушаюсь, — ответил тот, но не пошевелился.
Тогда Гарденбург подошел к нему и сильно ударил его кулаком по носу. У
Кнулена брызнула из носа кровь, он засопел, но не двинулся с места, руки
его как плети висели по бокам, как будто они ему были больше не нужны.
Винтовку и лопату он оставил внизу, в окопе. Гарденбург отошел назад и с
любопытством и без всякой злобы посмотрел на Кнулена, словно тот
представлял собой несложную техническую задачу, которую надо будет решить
в свое время. Затем он снова подошел к солдату и дважды очень сильно
ударил его. Кнулен медленно опустился на колени. Стоя на коленях, он
беспомощно смотрел на Гарденбурга.
— Встать! — скомандовал Гарденбург.
Кнулен медленно поднялся, продолжая молчать, руки его по-прежнему
безвольно висели по бокам.
Христиан с недоумением посмотрел на него. «Почему ты не остался лежать?
— подумал он, ненавидя этого мешковатого, некрасивого парня, стоящего
здесь, на гребне залитого лунным светом холма, молчаливым, страстным
упреком. — Почему ты не умираешь?»
— А теперь, — приказал Гарденбург, — пошел вниз.
Но Кнулен продолжал стоять, как будто слова больше не доходили до его
сознания. Он только иногда всасывал стекавшую в рот кровь, и эти звуки
как-то не вязались с его согнутой, молчаливой фигурой. Все это было похоже
на одну из современных картин, которые Христиан видел в Париже: на
пустынном холме под заходящей луной три изможденные, молчаливые, темные
фигуры; небо и земля, неприветливые и темные, а вокруг почти такое же
таинственное неземное сияние.
— Хорошо, — сказал Гарденбург, — идем со мной.
Он взял мотоцикл за руль и покатил его по обратному скату холма вниз, в
противоположную сторону от копавших. Взглянув в последний раз на тридцать
шесть фигур, ритмично и вяло копавшихся в песке пустыни, Христиан стал
спускаться по тропинке вслед за Гарденбургом и Кнуленом.
Кнулен шел за мотоциклом, еле волоча ноги. Они прошли в полном молчании
метров пятьдесят. Потом Гарденбург остановился. — Подержи-ка, — сказал он
Христиану.
Христиан взялся за руль и прислонил мотоцикл к ноге. Кнулен остановился
и безропотно уставился на лейтенанта. Гарденбург откашлялся, словно
собирался произнести речь, затем подошел к Кнулену, многозначительно
посмотрел на него и дважды жестоко и быстро ударил его между глаз. Кнулен
отшатнулся назад и беззвучно опустился на песок, с тупым упорством не
спуская глаз с лейтенанта. Гарденбург задумчиво посмотрел на него, потом
вынул пистолет и взвел курок. Кнулен даже не пошевелился, и ничто не
изменилось в его темном, окровавленном лице, освещенном скупым светом
луны.
Гарденбург выстрелил. Опираясь на руки, Кнулен пытался подняться.
— Мой дорогой лейтенант, — сказал он спокойным и ясным голосом и
повалился в песок вниз лицом.
Гарденбург убрал пистолет.
— Все в порядке, — сказал он.
Затем, подойдя к мотоциклу, он одним махом сел в седло, нажал на
педаль, и мотор на этот раз заработал.
— Садись! — приказал он Христиану.
Христиан осторожно закинул ногу и сел на заднее сиденье. Мотоцикл
задрожал и запрыгал.
— Держись крепче, — сказал Гарденбург, — обхвати меня руками.
Христиан плотно обхватил лейтенанта вокруг талии. «Чудно, — думал он, —
в такое время обнимать офицера, словно девушка, выехавшая с мотоклубом на
воскресную прогулку в лес». Тесно прижавшись к Гарденбургу, Христиан
чувствовал ужасный запах, исходивший от его тела, и боялся, что его
вырвет.
Гарденбург включил скорость, дал газ, машина затарахтела и с ревом
понеслась вперед. Христиану хотелось сказать: «Пожалуйста, не шумите». В
таких случаях надо действовать тихо, нехорошо так открыто показывать
остающимся здесь людям, что их бросают одних на смерть и что в то время,
как другие все еще будут жить, их кости будут гнить на этом холме, потому
что отсюда невозможно спастись.
«Теперь их тридцать шесть, — подумал Христиан, вспоминая старательно
вырытые маленькие окопчики, стоящие на пути англичан, на пути танков и
бронемашин. — Три дюжины солдат, — думал он, крепко держась за лейтенанта
на подпрыгивающей машине и стараясь отвлечь себя разными посторонними
мыслями, чтобы не начался приступ малярии или озноба, — три дюжины
солдат…»
Когда они выехали на равнину, Гарденбург прибавил скорость. Они ехали
по безлюдной пустыне, освещенной последними лучами заходящей луны; по
всему горизонту мелькали вспышки далекой артиллерийской стрельбы.