)] —
поздоровался Христиан, подходя к девицам и элегантно, совсем не
по-военному, снимая каску.
Девицы снова захихикали, и одна из них, та, что с букетом, воскликнула:
— Как он прекрасно говорит по-французски!
Польщенный словами девушки, Христиан решил пренебречь услугами Брандта,
который гораздо лучше его знал французский язык. Слегка запинаясь, он
спросил:
— Скажите, сударыни, много ваших солдат прошло тут за последнее время?
— Нет, месье, — с улыбкой ответила полная девушка. — Нас все бросили.
Ведь вы не сделаете нам ничего плохого?
— Мы никого не собираемся обижать, — ответил Христиан, — и особенно
таких красавиц.
— Ого, вы только послушайте его! — по-немецки воскликнул Брандт.
Христиан усмехнулся. Так приятно было стоять здесь, в этом старинном
городке, перед церковью, в теплых лучах утреннего солнца, любоваться
пышным бюстом смуглой девушки в прозрачной блузке и флиртовать с нею на
чужом языке. Ведь об этом нельзя было и мечтать, отправляясь на войну.
— Подумайте! — улыбнулась девушка. — И этому учат в ваших военных
школах?
— Война окончена, — торжественно заявил Христиан, — и вы убедитесь, что
мы подлинные друзья Франции.
— Да? Я вижу, вы умеете красиво говорить! — Смуглая девица зовущими
глазами взглянула на Христиана, и у него мелькнула дикая мысль задержаться
в городе на часок. — И много еще мы увидим таких, как вы?
— Десять миллионов.
— Да что вы! — в притворном отчаянии девушка всплеснула руками. — Что
же мы будем с ними делать? Вот, — она протянула ему букет цветов. — Вам
как первому.
Христиан удивленно посмотрел на цветы и принял букет. «Это так
по-человечески и так обнадеживает…» — подумал он.
— Мадемуазель… Я не знаю, как выразить… — он окончательно
запутался, — но… Брандт!
— Господин унтер-офицер хочет сказать, — бойко и гладко, на хорошем
французском языке заговорил Брандт, — что он очень признателен и принимает
букет как символ нерушимой дружбы между нашими великими народами.
— Да, да, — подтвердил Христиан, завидуя легкости, с какой Брандт
изъяснялся по-французски. — Совершенно верно.
— Ах, вот что! — воскликнула девушка. — Так он офицер! — Она еще
приятнее улыбнулась Христиану, и он с удовольствием отметил, что местные
девушки в общем-то ничем не отличаются от немецких.
За спиной Христиана на булыжной мостовой послышались чьи-то четкие
шаги. Не успел он обернуться, как почувствовал быстрый, легкий, но резкий
удар по пальцам. Цветы выпали у него из руки и рассыпались по грязным
камням мостовой.
Позади него с тростью в руке стоял старик-француз в зеленоватой
фетровой шляпе и черном костюме с орденской ленточкой в петлице. Он с
бешеной злобой смотрел на Христиана.
— Это вы сделали? — спросил Христиан.
— Я не разговариваю с немцами, — отрезал старик. По выправке француза
Христиан понял, что перед ним старый кадровый офицер, привыкший
командовать. Это впечатление усиливалось при взгляде на его морщинистое,
огрубевшее и обветренное лицо. Старик повернулся к девушкам.
— Шлюхи! — крикнул он. — Уж ложились бы поскорее, и дело с концом!
— Вы бы лучше попридержали свой язык, капитан! — огрызнулась смуглая
девушка. — Вы-то ведь не воюете!
Христиан чувствовал себя очень неловко, но не знал, как поступить.
Подобная ситуация не предусматривалась военными уставами, и нельзя же
применять силу против семидесятилетнего старика.
— И это француженки! — сплюнул старик. — Цветы немцам! Они убивают
ваших братьев, а вы преподносите им букеты!
— Но это же простые солдаты, — возразила девушка. — Они оторваны от
дома, и все такие молоденькие и красивые в своей форме!
Она бесстыдно улыбалась Брандту и Христиану, и Христиан не мог
удержаться от смеха, услышав эти чисто женские доводы.
— Ну хорошо, старина, — обратился он к французу. — Цветов у меня больше
нет, и ты можешь возвращаться к своей выпивке.
Христиан дружески положил руку на плечо старика, но тот яростно сбросил
ее.
— Не дотрагивайся до меня, бош! — крикнул он и пошел через площадь,
свирепо отстукивая каблуками по булыжнику.
— О ля-ля! — укоризненно покачал головой шофер Христиана, когда старик
проходил мимо.
Старик даже не взглянул на него.
— Французы и француженки! — кричал он, направляясь к кафе и обращаясь
ко всем, кто мог его слышать. — Стоит ли удивляться, что мы видим у себя
бошей? Нет у нас ни твердости, ни мужества! Выстрел — и мы разбегаемся по
лесу, как зайцы. Улыбка — и наши женщины готовы лечь в постель со всей
немецкой армией. Французы не работают, не молятся, не сражаются — они
умеют лишь сдаваться. Капитуляция на фронте, капитуляция в спальне… Уже
двадцать лет Франция только этим и занимается и сейчас превзошла самое
себя.
— О ля-ля! — снова воскликнул шофер Христиана, немного понимавший
по-французски. Он нагнулся, поднял камень и небрежно швырнул во француза.
Пролетев мимо старика, камень угодил в витрину кафе. Послышался звон
разбитого стекла, и сразу стало тихо. Старый француз даже не оглянулся. Он
молча опустился на стул, оперся на ручку своей трости и с расстроенным
видом, но по-прежнему свирепо уставился на немцев.
— Зачем ты это сделал? — спросил Христиан, подходя к машине.
— Да уж больно он расшумелся, — ответил водитель, здоровенный,
безобразный и наглый детина — истинный шофер берлинского такси. Христиан
терпеть его не мог. — Это научит их хоть немного уважать немецкую армию.
— Не смей этого больше делать, — хрипло сказал Христиан. — Слышишь?
Водитель слегка выпрямился, но промолчал, не спуская с Христиана
тупого, нагловатого взгляда.
Христиан отвернулся.