«Жизнь здесь течет медленно, под
аккомпанемент совсем иной музыки, — размышлял он, засыпая. — Главные
проблемы — это тепло, чистота и сытость». Основную заботу капитана Грина в
этот день составляло растущее число случаев заболевания окопной стопой
[ревматическое заболевание ног, вызываемое продолжительным пребыванием в
окопах] в его подразделении.
Майкл с удивлением вспоминал необычайную суету, которую он видел на
пути к фронту: непрерывное Движение людей и машин, тысячи солдат, занятые
по горло офицеры, джипы, грузовики, поезда, деловито снующие по дорогам
только для того, чтобы обеспечивать кучку несчастных, полусонных,
медлительных солдат, надежно окопавшихся на забытой полоске фронта.
«Повсюду в армии, — подумал Майкл, вспомнив, как Грин требовал сорок
человек пополнения, — на каждой должности сидит по два-три человека; на
складах, в канцеляриях, в службе организации отдыха и развлечений, в
госпиталях, в обозах. Только здесь, в непосредственной близости от
противника, не хватает людей. Только здесь в тоскливую осеннюю погоду в
сырых узких траншеях кажется, будто эта армия принадлежит обескровленной,
истощенной обнищавшей стране. Одна треть населения, смутно припомнились
ему слова, сказанные когда-то давно президентом, живет в отвратительных
условиях и плохо питается. Армия, сидящая в окопах, по какому-то
непонятному капризу системы распределения, стала, видимо, представлять
собой именно эту злосчастную треть Америки…»
Майкл слышал, как в темноте подъехал джип. Окна были завешены одеялами
для светомаскировки. На дверях тоже висело одеяло. Дверь широко
раскрылась, и в комнату медленно вошел Ной в сопровождении Беренсона. В
свете электрического фонарика заколебалось одеяло, и в комнату ворвался
сырой ночной воздух.
Ной закрыл за собой дверь и устало прислонился к стене. Грин посмотрел
на него.
— Ну что? — ласково спросил он. — Вы видели его, Ной?
— Да, видел, — ответил Ной упавшим хриплым голосом.
— Где вы его нашли?
— В полевом госпитале.
— Собираются ли эвакуировать его в тыл?
— Нет, сэр. Его будут эвакуировать дальше.
Беренсон протопал в угол комнаты и достал из вещевого мешка сухой паек.
Он с шумом разорвал картон, а затем бумагу и, громко хрустя, принялся
грызть жесткие галеты.
— Он еще жив? — тихо и неуверенно проговорил Грин.
— Да, сэр, еще жив.
Грин вздохнул, видя, что Ной не расположен к дальнейшему разговору.
— Ну ничего. Не надо так переживать, — сказал он. — Завтра утром я
пошлю вас и Уайтэкра во второй взвод. Постарайтесь хороню отдохнуть за
ночь.
— Спасибо, сэр. Спасибо за машину.
— Ладно. — Грин склонился над донесением, которое он отложил в сторону
при появлении Ноя.
Ной растерянно посмотрел вокруг, потом направился к двери и вышел на
улицу.
Майкл встал. Ной ни разу даже не взглянул на него после
возвращения. Майкл вышел вслед за Ноем в сырую мглу ночи. Он скорее
чувствовал, чем видел Ноя, прислонившегося к стене дома; его одежда слегка
шелестела под порывами ветра.
— Ной…
— Дар — Ровный, бесстрастный голос Ноя не выдавал его чувств. В нем
слышалась только усталость. — Майкл…
Они стояли молча, вглядываясь в яркие, далекие вспышки на горизонте,
где грохотали орудия, напоминая ночную смену на заводе.
— Он выглядел хорошо, — прошептал наконец Ной. — Во всяком случае, лицо
выглядело нормально. Кто-то побрил его сегодня утром. Он попросил, чтобы
его побрили. Его ранило в спину. Доктор предупредил меня, что от него
можно ожидать странных поступков, но когда он увидел меня, то сразу узнал.
Он улыбнулся, потом заплакал… Он плакал однажды раньше, знаешь, когда
меня ранило…
— Знаю, — сказал Майкл. — Ты говорил мне.
— Он задавал мне всевозможные вопросы: как меня лечили в госпитале,
дали ли мне отпуск после выздоровления, был ли я в Париже, есть ли у меня
новые фотографии сына. Я показал ему карточку, которую получил от Хоуп
месяц назад, ту, где он снят на лужайке. Джонни сказал, что сынишка
выглядит прекрасно и совсем не похож на меня. Потом он сказал, что получил
письмо от матери. Насчет того дома в его городе, за сорок долларов в
месяц, все устроено. И его мать узнала, где можно будет достать
подержанный холодильник… Джонни мог двигать только головой. Он полностью
парализован — от плеч до ног.
Они стояли молча, глядя на вспышки орудий, прислушиваясь к неровному
грохотанью, доносимому порывистым ноябрьским ветром.
— Госпиталь переполнен, — сказал Ной. — Рядом с ним лежал лейтенант из
Кентукки. Ему миной оторвало ступню. Он был очень доволен, этот лейтенант.
Ему надоело первому подставлять свою голову под пули на каждой высоте во
Франции и Германии.
Опять наступила тишина.
— У меня за всю жизнь было только два друга, — сказал Ной. — Два
настоящих друга. Один — парень по имени Роджер Кэннон. У него была любимая
песенка: «Веселиться и любить ты умеешь, любишь леденцами угощать. Ну, а
деньги ты, дружок, имеешь? Это все, что я хочу узнать…» — Ной медленно
переступил ногами в холодной грязи и потерся спиной о стену. — Он был убит
на Филиппинах. Другим моим другом был Джонни Бернекер. Многие люди имеют
десятки друзей. Они заводят их легко и держатся за них. Я не такой. Я сам
виноват и хорошо это понимаю. Во мне нет ничего такого, что привлекало бы
людей…
Вдалеке ярко вспыхнуло пламя: что-то загорелось, осветив темную
местность. Было странно и необычно видеть такой яркий свет на передовой,
где свои же солдаты могут открыть по тебе огонь, если чиркнешь спичкой
после наступления темноты, потому что это обнаруживает свои позиции.
— Я сидел и держал в своих руках руку Джонни Бернекера, — ровным
голосом продолжал Ной.