9
Майкла разбудил стук газонокосилки. Некоторое время он лежал в постели,
вдыхая аромат калифорнийской травы и вспоминая, где он и что случилось
вчера. Вчера днем сценарист, с которым они загорали около плавательного
бассейна в Палм-Спрингс, сказал: «Да, сидит вот так человек дома и пишет.
Лакей приносит в сад чай и спрашивает: «С лимоном или со сливками?» Потом
вбегает маленькая девятилетняя девочка с куклой и говорит: «Папа, настрой,
пожалуйста, радио.
Я не могу поймать детскую передачу. Диктор все время
говорит о Перл-Харборе. Папа, Перл-Харбор недалеко от дома бабушки?» Она
наклоняет куклу, и кукла пищит: «Мама!»
«Глупо, — подумал Майкл, — но правдоподобно. Именно так мы и узнаем о
больших событиях. Кажется, весть о всеобщем бедствии всегда врывается в
повседневную жизнь по давно известному трафарету. Так и теперь катастрофа
разразилась снова в воскресенье, когда люди или отдыхали после обильного
субботнего ужина, или только что вернулись из церкви, где равнодушно
бормотали молитвы, обращаясь к богу с просьбами о ниспослании мира.
Противнику, казалось, доставляет какое-то особенное наслаждение выбирать
для самых варварских актов именно воскресенье, после субботнего пьянства,
блуда и утренней святой молитвы, словно он желает показать, какие злые
шутки может сыграть с христианским миром…»
В тот день под жгучим солнцем Калифорнии Майкл играл в теннис с двумя
солдатами из военно-учебного центра Марч-Филд. Из клуба вышла какая-то
женщина.
— Вы бы зашли послушать радио, — обратилась она к ним. — Правда,
ужасные помехи, но, по-моему, диктор сказал, что на нас напали японцы.
Солдаты переглянулись, отложили ракетки, зашли в клуб и, упаковав
чемоданы, уехали в Марч-Филд. Прямо-таки бал перед битвой у Ватерлоо!
Только что вальсировавшие галантные молодые офицеры целуют на прощание
своих дам с обнаженными плечами, а затем в развевающихся плащах, гремя
саблями, мчатся на покрытых пеной, топочущих копытами конях во фландрскую
ночь к своим пушкам. Вероятно, все это выдумка, но тем не менее Байрон
здорово написал об этом. Интересно, как он описал бы то утро в Гонолулу и
следующее утро здесь, в Беверли-Хилс?
Майкл хотел пробыть в Палм-Спрингс еще дня три, но тут сразу
расплатился по счету и вернулся в город. Ни развевающихся плащей, ни
мчащихся коней — только взятый напрокат фордик с убирающимся простым
нажатием кнопки верхом. А впереди не битва, а только снятая с понедельной
оплатой квартира в первом этаже с видом на плавательный бассейн.
Шум косилки проникал в большие открытые окна. Майкл повернулся,
посмотрел на косилку, потом перевел взгляд на садовника. Это был маленький
пятидесятилетний японец, сутулый и похудевший за годы, потраченные на уход
за чужими клумбами и чужой травой. Он, как автомат, шагал за косилкой, с
силой вцепившись в рукоятку худыми, костлявыми руками.
Майкл не мог сдержать улыбку. В этом действительно было что-то
необычное: проснуться утром после того, как японские летчики разбомбили
американские военные корабли, и увидеть пятидесятилетнего япошку, который
надвигается на вас с косилкой! Майкл посмотрел на него внимательнее и
перестал улыбаться. На лице садовника застыло унылое выражение, будто он
страдал какой-то хронической болезнью. Майкл вспомнил, как еще неделю
назад, подстригая кусты олеандра под окном, японец выглядел этаким
добродушным старичком; он бодро и угодливо улыбался и время от времени
даже принимался мурлыкать что-то себе под нос.
Майкл вспомнил, как еще неделю
назад, подстригая кусты олеандра под окном, японец выглядел этаким
добродушным старичком; он бодро и угодливо улыбался и время от времени
даже принимался мурлыкать что-то себе под нос.
Майкл встал с постели и подошел к окну, на ходу застегивая пижаму.
Выдалось чудесное золотое утро, воздух был напоен живительной свежестью,
этим прекрасным даром южнокалифорнийской зимы. Трава на газонах казалась
ярко-зеленой, и на ее фоне маленькие красные и желтые георгины в бордюрах
сверкали, как блестящие пуговицы. Садовник держал сад в изумительном
порядке, в точном соответствии с какой-то восточной планировкой.
— Доброе утро! — обратился Майкл к старику. Он не знал имени садовника
и вообще не помнил японских имен… Хотя нет, одно помнил: Сессуэ
Хайакава, старый киноартист. Интересно, чем в это утро занимается старина
Сессуэ Хайакава?
Садовник остановил косилку и, медленно выходя из своей грустной
задумчивости, уставился на Майкла.
— Да, сэр, — ответил он. У него был тонкий голос, который звучал
сегодня уныло, без единой приветливой нотки. Но маленькие черные глаза,
утонувшие в коричневых морщинах, казались Майклу растерянными и
умоляющими. Майклу захотелось сказать что-нибудь ободряющее и любезное
этому стареющему, трудолюбивому эмигранту: ведь он внезапно оказался в
стане врагов и, наверное, чувствует, что и его в какой-то мере считают
виновным в гнусном нападении, совершенном за три тысячи миль отсюда.
— Плохие дела, а? — заговорил Майкл.
Садовник недоуменно взглянул на него. Казалось, он не понимал, о чем
говорит этот человек.
— Я имею в виду войну, — пояснил Майкл.
Садовник пожал плечами.
— Нет очень плохо, — ответил он. — Все говорят: «Нехорошая Япония.
Проклятая Япония!» Но вовсе нет очень плохо. Раньше Англии нужно — она
берет. Америке нужно — она берет. А сейчас Японии нужно, — он надменно и
вызывающе взглянул на Майкла, — она берет.
Садовник повернулся, снова запустил косилку и медленно двинулся через
газон. Во все стороны от его ног полетели верхушки срезанной душистой
травы. Майкл смотрел ему вслед — на смиренно согнутую спину в вылинявшей,
пропотевшей рубашке, на удивительно сильные, обнаженные ниже колен ноги и
морщинистую загорелую шею.
Возможно, в военное время долг всякого порядочного гражданина сообщить
куда следует о подобных высказываниях. Возможно, этот пожилой садовник в
рваной одежде не кто иной, как капитан японских военно-морских сил,
затаившийся до той поры, пока перед портом Сан-Педро не появятся корабли
императорского флота… Майкл рассмеялся. Вот оно — влияние кино на
современного человека! От него никуда не спрячешься.
Майкл закрыл окна и решил побриться. Намыливаясь и соскабливая с лица
мыльную пену, он тщетно ломал голову над тем, что делать дальше.