— Так и нужно смотреть на женщину. Неси коньяк,
дорогой!
«Ну хорошо, — решил Христиан, — выпью рюмку». И он направился в
соседнюю комнату за вином.
Яркий свет разбудил Христиана. Он открыл глаза. Солнечные лучи
струились в комнату через огромное окно. Христиан медленно повернул
голову. Он лежал один в измятой постели. Его тошнило от запаха духов,
страшно болела голова и хотелось пить. В его затуманенном мозгу
промелькнули обрывки воспоминаний о прошлой ночи. Он болезненно поморщился
и снова закрыл глаза.
Дверь из ванной открылась, и в комнату вошла Гретхен. Она была
полностью одета. На ней был черный костюм, волосы были перевязаны черной
лентой, как у девочки. Ясные глаза фрау Гарденбург блестели, вся она в
лучах яркого утреннего солнца выглядела свежей и какой-то новой.
Улыбнувшись Дистлю, Гретхен подошла к нему и присела на край кровати.
— С добрым утром, — мило и скромно проговорила она.
— Здравствуй… — Христиан заставил себя улыбнуться. В присутствии
такой опрятной и свеженькой Гретхен он чувствовал себя немощным и убогим.
— А где же другая дама?
— Элоиза? — Гретхен рассеянно погладила его по руке. — Она ушла на
работу. Ты ей нравишься. «Да, я ей нравлюсь, — мрачно подумал Христиан, —
и ты ей нравишься. Ей нравится любой мужчина, любая женщина, любой дикий
зверь, любой, кого ей удается прибрать к рукам».
— А ты что нарядились? — поинтересовался Христиан.
— Мне тоже нужно идти на работу. Не думаешь ли ты, что я позволяю себе
лентяйничать в разгар войны? — улыбнулась Гретхен.
— Где же ты работаешь?
— В министерстве пропаганды. — На лице Гретхен появилось серьезное,
строгое выражение, которого раньше Христиан не замечал. — В отделе по
работе среди женщин.
Христиан от удивления даже заморгал.
— Что же ты там делаешь?
— Пишу речи, выступаю по радио. Вот, например, сейчас мы проводим
кампанию. Дело в том, что многие немки — ты был бы поражен, если бы знал,
сколько их, — вступают в связь с иностранцами.
— Это с какими же? — озадаченно спросил Христиан.
— Да с теми, которых мы ввозим для работы на заводах, на фермах…
Правда, мне не следовало бы разговаривать на эту тему, особенно с
солдатами…
— Ничего, ничего, — усмехнулся Дистль. — Я не заблуждаюсь на этот счет.
— Но слухи просачиваются в армию и плохо отражаются на настроении
солдат. — Гретхен говорила, словно бойкая маленькая школьница, назубок
вызубрившая урок. — По этому вопросу мы получаем длинные секретные доклады
от Розенберга. Это ведь очень важно.
— Ну, и что же ты говоришь женщинам? — Христиана по-настоящему
заинтересовала эта, новая сторона деятельности Гретхен.
— Все то же, — пожала она плечами. — Нового больше ничего не скажешь…
Чистота немецкой крови… Теория расовых признаков… Место поляков,
венгров и русских в европейской истории. Труднее всего приходится, когда
речь заходит о французах: женщины питают к ним слабость.
— И что же вы рассказываете о французах?
— А мы приводим цифры о распространении венерических заболеваний в
Париже и все такое прочее.
— Помогает?
— Не очень, — усмехнулась Гретхен.
— А сегодня что ты собираешься делать?
— Сегодня я провожу радиобеседу с женщиной, которая только что родила
десятого ребенка. В ходе беседы генерал вручит ей премию. — Гретхен
взглянула на часы и встала. — Мне пора идти.
— Мы встретимся вечером?
— Извини меня, дорогой, но сегодня вечером я занята. — Стоя перед
зеркалом, она поправляла прическу.
— Но разве нельзя освободиться? — Христиан возненавидел себя, услышав в
своем голосе мольбу.
— Не могу. Из Африки только что приехал мой давнишний приятель —
полковник. Он не перенесет, если я откажусь встретиться с ним.
— Может быть, позднее? Когда ты с ним разделаешься…
— Невозможно, — поспешно ответила Гретхен. — Мы идем на большой вечер,
и он затянется до глубокой ночи.
— Так, может быть, завтра?
Гретхен с улыбкой взглянула на него.
— Тебе очень хочется?
— Да.
— Ты доволен прошлой ночью? — рассматривая себя в зеркале, она снова
занялась своей прической.
— Еще бы!
— Ты очень милый. Ты подарил мне чудесную булавочку. — Гретхен подошла
к нему, наклонилась и слегка прикоснулась к нему губами. — Булавка совсем
неплохая, но в том же магазине продаются очаровательные сережки, которые к
ней очень подходят…
— Ты их получишь, — холодно прервал ее Христиан, испытывая отвращение к
самому себе за эту взятку. — Завтра вечером.
Характерным для нее жестом Гретхен дотронулась до его губ кончиками
пальцев.
— Ты в самом деле очень, очень мил!
Христиану неудержимо захотелось схватить ее в объятия и прижать к себе,
но он понимал, что сейчас этого делать не следует.
— Ну, мне нужно бежать. — Гретхен подошла к двери и остановилась. —
Тебе не мешает побриться. В аптечке есть бритва и американское мыло для
бритья. — Она улыбнулась. — Они принадлежат лейтенанту, но я знаю, что ты
не будешь возражать. — Гретхен помахала рукой и вышла, направляясь на
встречу с генералом и с женщиной, только что благополучно разрешившейся
десятым ребенком.
Всю следующую неделю Христиан прожил в каком-то тумане. Город с
миллионами снующих взад и вперед обитателей, грохот трамваев, рычание
автобусов, плакаты у зданий газет, чиновники и генералы в сверкающих
формах, проносившиеся мимо в своих длинных бронированных автомашинах,
наводнявшие улицы орды солдат, радиобюллетени о захваченных километрах
территории и количестве убитых в России — все это казалось ему каким-то
нереальным и далеким.