— Мне как раз
снился сон о Соединенных Штатах, когда этот сукин сын Кин разбудил меня. А
этот Кин, — сердито добавил он, — видно, не того. Он всегда подойдет и так
стукнет по ногам, словно полицейский, сгоняющий бродягу с садовой
скамейки, да еще поднимет такой шум, орет так, что можно разбудить целую
армию: «Эй, ты, вставай! На улице дождь, а тебе придется прогуляться,
вставай, вставай, пойди прогуляйся под холодным дождичком». — Стеллевато
обиженно покачал головой. — Нечего мне говорить такие вещи. Я сам вижу,
идет или не идет дождь. Этому парню просто нравится доставлять людям
неприятности. А этот сон, мне так не хотелось обрывать его на середине…
Голос Стеллевато стал далеким и мягким.
— Мне снилось, что я еду на грузовике со своим стариком. Был солнечный
летний день; мой старик сидел в кабине рядом со мной. Он дремал и курил
этакую кривую черную сигарку «Итало Бальбо». Знаешь такие?
— Знаю, — серьезно ответил Майкл. — Пять штук за десять центов.
— Итало Бальбо [Бальбо, Итало (1896-1940) — итальянский авиатор и
государственный деятель фашистского режима; был губернатором Ливии; погиб
в авиационной катастрофе], — сказал Стеллевато, — это тот, что улетел из
Италии. Когда-то в давние времена он был великим героем в глазах
итальянцев, вот они и назвали сигары его именем.
— Я слышал о нем, — сказал Майкл. — Он был убит в Африке.
— Его убили? Я должен написать об этом моему старику. Сам-то он не
может читать, но к нам заходит моя девушка, Анджелина, она читает письма
ему и моей старушке. Так вот, он Дремал и курил одну из тех самых сигар, —
мечтательно продолжал Стеллевато. — Мы ехали тихо, потому что приходилось
останавливаться почти у каждого дома. Потом он проснулся и говорит мне:
«Никки, возьми на двадцать пять центов льда и отнеси миссис Шварц, но
только скажи ей, чтобы денежки на бочку». Я и сейчас слышу его голос, как
будто опять сижу в грузовике за баранкой. Я вылез из машины, взял лед и
направился в дом миссис Шварц, а отец крикнул мне вслед: «Никки,
возвращайся немедленно. Не задерживайся там у этой миссис Шварц». Он
всегда кричал мне что-нибудь в этом роде, а потом тут же снова засыпал и
так и не знал, оставался ли я там на утренний концерт или на вечерний
спектакль. Миссис Шварц открыла дверь. В этом районе у нас были всякие
клиенты: итальянцы, ирландцы, поляки, евреи, и все меня любили. Ты не
поверишь, сколько на мою долю перепадало за день виски, кофейных пирожных,
лапши. Миссис Шварц была хорошенькая полная блондиночка. Она отворила
дверь, потрепала меня по щеке и так это ласково защебетала: «Никки,
сегодня такой жаркий день, присядь-ка, я сейчас принесу тебе стаканчик
пива». — «Отец ждет внизу, — говорю я, — и сейчас он как раз не спит». —
«Ну что ж, — говорит она, — тогда приходи в четыре». Миссис Шварц дала мне
двадцать пять центов, и я отправился к машине.
Миссис Шварц дала мне
двадцать пять центов, и я отправился к машине. Отец сидит хмурый, как
туча. «Никки, — говорит он, — пора уже, наконец, решить, кто ты: деловой
человек или племенной бык?» — Но он тут же рассмеялся: «Ну ладно, раз ты
все-таки принес двадцать пять центов, то все в порядке».
— Потом мне приснилось, что все, вся семья в полном составе оказалась в
машине — точь-в-точь, как бывало когда-то по воскресеньям. В грузовике
были все, даже Анджелина и ее мать. Мы возвращались с пляжа. Я держал руку
Анджелины в своей руке, большего она мне никогда не позволяла, потому что
мы собирались пожениться. Совсем другое дело ее мамаша… Потом все мы
сидели за столом — оба мои брата тоже: и тот, что на Гуадалканале, и тот,
что в Исландии. Мой старик разливал вино собственного производства, а мать
принесла огромную миску макарон… И вот как раз тут, на этом месте этот
сукин сын Кин стукнул меня по ноге…
— Мне так хотелось досмотреть до конца этот сон, — продолжал он. Майкл
заметил, что юноша плачет, но тактично промолчал.
— У нас было два желтых грузовика фирмы «Дженерал моторс», — продолжал
Стеллевато, и в его голосе слышалась тоска по желтым машинам, по
старику-отцу, по улицам Бостона, по климату Массачусетса, по телу миссис
Шварц и по нежному прикосновению руки невесты, по домашнему вину и по
болтовне братьев за миской макарон в воскресный вечер. — Дело наше все
расширялось, — продолжал Стеллевато. — Когда отец прибыл из Италии, у него
была одна старая, восемнадцатилетняя кляча да разбитая телега, а к началу
войны у нас было уже два грузовика, и мы подумывали о том, чтобы прикупить
третий и нанять шофера. Но все вышло иначе: меня и братьев забрали в
армию; грузовики пришлось продать, а наш старик отправился на базар и
опять обзавелся конякой, так как он совсем неграмотный и не умеет водить
машину. Моя невеста пишет, что он очень полюбил свою лошадку. А лошадка и
впрямь, видать, неплохая, вся в яблоках и совсем молодая. Но хоть отроду
ей всего семь лет, лошадь остается лошадью, и это совсем не то, что
грузовик фирмы «Дженерал моторе». А у нас и впрямь дела шли хорошо.
— Вот вернусь домой, — спокойно сказал Стеллевато, — и женюсь на
Анджелине или на другой девушке, если Анджелина передумает; у меня будет
несколько ребят и только одна женщина. Но если я замечу, что жена меня
обманывает, я проткну ей череп вилами для льда…
Майкл услышал, как кто-то вылез из его палатки, и увидел неясный силуэт
приближающегося человека.
— Кто идет? — окликнул он.
— Пейвон, — прозвучал в темноте голос и торопливо добавил: — Полковник
Пейвон.
Пейвон подошел к Майклу и Стеллевато.
— Кто на посту? — спросил он.
— Стеллевато и Уайтэкр, — ответил Майкл.
— Привет, Никки, — сказал Пейвон. — Как дела?
— Прекрасно, полковник, — голос Стеллевато звучал тепло и радостно. Он
очень любил Пейвона, который смотрел на него скорее как на человека,
приносящего счастье, чем как на солдата, и изредка обменивался с ним
солеными шуточками на итальянском языке и разными историями из прежней
жизни.