—
Женщина засмеялась. — После войны я буду жить совсем по-другому и стану
образцовой домашней хозяйкой, у которой каждая булавка будет иметь свое
место. Ну, а пока… — она жестом обвела комнату, — пока лишь бы выжить.
Лучше расскажите мне о лейтенанте.
— Ну что ж, — начал Христиан, тщетно пытаясь вспомнить что-нибудь
хорошее или забавное о Гарденбурге и не проболтаться, что у него две
любовницы в Ренне и что он один из наиболее крупных и наглых спекулянтов
во всей Бретани. — Ну что ж, как вам, очевидно, известно, он очень
недоволен…
— Ах, да! — оживилась фрау Гарденбург, наклоняясь к Христиану. —
Подарок! Где же подарок?
Христиан неловко рассмеялся, подошел к чемодану и вынул сверток.
Наклоняясь над чемоданом, он чувствовал на себе пристальный взгляд фрау
Гарденбург. Христиан повернулся к ней, но она не опустила глаз, вводя его
в смущение своим прямым, вызывающим взглядом. На губах у нее появилась
едва заметная, двусмысленная улыбка. Христиан вручил ей сверток, но фрау
Гарденбург даже не взглянула на него, все с тем же упорством гипнотизируя
Христиана взглядом. «Она похожа на индианку, — подумал Христиан. —
Настоящая дикая индианка».
— Благодарю вас, — наконец сказала она и, отвернувшись, быстрыми,
нервными движениями длинных пальцев с наманикюренными ногтями разорвала
серую помятую бумагу. — Кружево, — равнодушно проговорила она. — У какой
вдовы он его украл.
— Что?!
— Ничего, так! — засмеялась фрау Гарденбург и, словно извиняясь,
дотронулась до плеча Христиана. — Я не хочу подрывать авторитет мужа в
глазах его подчиненных. — Она набросила кружево на голову, и его мягкие
черные складки красиво оттенили ее прямые светлые волосы. — Ну как? —
спросила она, близко наклоняясь к Христиану. Дистль был достаточно
опытным, чтобы понять выражение ее лица. Он шагнул к фрау Гарденбург, она
протянула к нему руки, и Христиан поцеловал ее.
Женщина резко повернулась и, не оглядываясь, не снимая с головы
свисавшего до талии кружева, пошла в спальню.
«Ручаюсь, — подумал Христиан, направляясь вслед за ней, — что эта будет
поинтереснее Коринны…»
Постель была смята. На полу стояли два стакана, а на стене висела
фривольная картина: обнаженный пастушок на склоне холма домогается любви
мускулистой пастушки. Фрау Гарденбург была лучше Коринны, лучше любой
другой женщины, с которой Христиан когда-либо имел связь; она была лучше
американских студенток, приезжавших в Австрию кататься на лыжах; лучше
английских леди, которые по ночам тайком убегали из своих отелей на
свидания; лучше полногрудых девственниц его юности; лучше девиц легкого
поведения из парижских кафе; лучше всех женщин, которых когда-либо
рисовало его воображение.
«Хотел бы я, — с мрачным юмором подумал
Христиан, — чтобы лейтенант поглядел на меня сейчас».
Усталые и пресыщенные, они лежали рядом на кровати, посматривая на свои
освещенные лунным светом тела.
— Я ждала твоего прихода с того самого дня, как увидела эту фотографию,
— заговорила фрау Гарденбург. Она перегнулась через край кровати и достала
наполовину опорожненную бутылку. — Пойди принеси из ванной чистые стаканы.
Христиан послушно встал с кровати. В ванной сильно пахло туалетным
мылом, на полу лежала куча грязного розового белья. Разыскав стаканы, он
возвратился в комнату.
— Дойди до двери и медленно вернись ко мне, — попросила фрау
Гарденбург.
Смущенно улыбаясь, Христиан со стаканами в руках вернулся к двери
ванной комнаты и медленно пошел обратно по толстому ковру, испытывая
неловкость под испытующим взглядом женщины.
— В Берлине так много толстых старых полковников, — сказала фрау
Гарденбург, — что я уже забыла, как выглядит настоящий мужчина. — Она
взяла с пола бутылку. — Водка. Один друг привез мне три бутылки из Польши.
Сидя на краю кровати, он держал стаканы, пока она наливала водку. Потом
она поставила открытую бутылку на пол. Крепкая жидкость обожгла ему горло.
Женщина осушила свой стакан одним духом.
— Ну, вот мы и ожили, — сказала она, снова потянулась за бутылкой и
молча наполнила стаканы. — Долго же ты добирался до Берлина, — добавила
она, чокаясь с Христианом.
— Я был идиотом. Я не знал, что так получится, — усмехнулся Христиан.
Они выпили. Женщина бросила свой стакан на пол и привлекла к себе
Христиана.
— Через час мне нужно уходить, — прошептала она.
Потом, когда, все еще лежа в кровати, они допили бутылку, Христиан
встал и отыскал в шкафу другую. Шкаф был заставлен самыми разными винами.
Тут была водка из Польши и России, виски, захваченное у англичан в 1940
году, шампанское, коньяк и бургундское в соломенных плетенках, палинка из
Венгрии и аквавита, шартрез и херес, бенедиктин и белое бордо. Христиан
открыл бутылку и поставил ее на пол у кровати — женщине оставалось только
протянуть руку, чтобы взять ее. Она мрачно смотрела на Христиана
полупокорными, полуненавидящими глазами.
«Самое волнующее в этой женщине, — внезапно решил Христиан, опускаясь
на кровать, — ее взгляд. Наконец-то война принесла мне нечто
запоминающееся!»
— Сколько ты намерен еще пробыть здесь? — спросила фрау Гарденбург
своим низким голосом.
— В постели?
— В Берлине, — засмеялась она.
— Я… — начал было Христиан и умолк. Он хотел сказать, что собирается
прожить в Берлине неделю, а потом уехать на неделю домой, в Австрию, но
передумал. — Я пробуду здесь две недели.
— Хорошо, — с мечтательным видом ответила женщина и провела рукой по
его коже. — Хорошо, но не совсем.