— Недолго, — ответил Ной, — совсем недолго. Все так говорят.
— Ведь ты не станешь лгать своей жене, не правда ли?
— Ни в коем случае, — сказал Ной. — У меня есть знакомый сержант в
штабе полка, так он говорит, что, как думают в штабе, нашей дивизии вряд
ли вообще придется воевать. Он говорит, что полковник страшно расстроен,
потому что он надеялся получить Б.Г.
— Что такое Б.Г.?
— Бригадный генерал.
— Очень я глупая, что не знаю всего этого?
Ной рассмеялся:
— Чепуха! Я обожаю глупых женщин.
— Я очень рада, — сказала Хоуп, — так приятно это слышать. — Они, не
сговариваясь, одновременно повернули обратно, как будто все их импульсы
исходили из одного источника, и направились к меблированным комнатам.
— Надеюсь, что этот негодяй никогда не получит этого, — спустя
некоторое время мечтательно проговорила Хоуп.
— Чего не получит? — в недоумении спросил Ной.
— Б.Г.
Некоторое время они шли молча.
— У меня замечательная идея, — сказала Хоуп.
— Какая?
— Давай вернемся к себе в комнату и запрем дверь. — Она улыбнулась ему,
и они, ускорив шаг, направились к меблированным комнатам.
В дверь постучали, и из-за нее послышался голос хозяйки.
— Миссис Аккерман, миссис Аккерман, можно вас на минуточку?
Хоуп сердито взглянула на дверь и, пожав плечами, ответила:
— Я сейчас выйду.
Она повернулась к Ною.
— Оставайся здесь, я вернусь через минуту.
Поцеловав его в ухо, она открыла дверь и вышла. Ной лежал на спине и
смотрел сквозь полузакрытые веки на грязный потолок. Его клонило ко сну.
За окном подходил к концу навевавший дремоту теплый воскресный день,
где-то далеко раздавались свистки паровозов и слышны были голоса томящихся
от скуки солдат, напевающих знакомую песенку: «Веселиться и любить ты
умеешь, любишь леденцами угощать. Ну, а деньги ты, дружок, имеешь? Это
все, что я хочу узнать». Сквозь дремоту до Ноя дошло, что он слышал эту
песню раньше. Он вспомнил Роджера, вспомнил, что его уже нет в живых, но
тут мысли его оборвались, и он уснул.
Он проснулся от скрипа медленно открываемой двери. Чуть приоткрыв
глаза, он увидел стоящую перед ним Хоуп и нежно улыбнулся.
— Ной, — сказала она, — тебе придется встать.
— Погоди, — ответил он, — еще рано. Иди ко мне.
— Нет, — сказала она, и ее голос звучал решительно, — вставай сейчас
же.
Ной поднялся и сел в постели.
— Что случилось?
— Хозяйка требует, чтобы мы сейчас же оставили ее дом.
Ной встряхнул головой, стараясь понять, в чем дело.
— Ну-ка повтори, что ты сказала.
— Хозяйка требует, чтобы мы оставили ее дом.
— Дорогая, — терпеливо проговорил он, — ты, должно быть, что-то
перепутала.
— Я ничего не перепутала. — Лицо Хоуп выражало с трудом сдерживаемое
волнение. — Все совершенно ясно. Нам придется отсюда уйти.
— Все совершенно ясно. Нам придется отсюда уйти.
— Почему? Разве ты не сняла комнату на неделю?
— Да, — ответила Хоуп, — я сняла ее на неделю, но хозяйка заявляет, что
я получила ее обманным путем: она, видите ли, не знала, что мы евреи.
Ной встал и медленно прошел к туалетному столику. Он взглянул на свое
улыбающееся лицо на фотографии под нарциссами, которые уже начали вянуть и
засыхать по краям.
— Она сказала, — продолжала Хоуп, — что вначале у нее возникло
подозрение из-за фамилии, но я не похожа на еврейку. А когда она увидела
тебя, то заинтересовалась и спросила меня. Я, конечно, ответила, что мы
евреи.
— Бедная Хоуп, — нежно произнес Ной, — извини меня.
— Не дури, — ответила она, — я не хочу больше слышать от тебя ничего
подобного и прошу тебя никогда и ни за что не извиняться передо мной.
— Хорошо, — сказал Ной, рассеянно перебирая пальцами нежные увядшие
цветы. — Давай собирать вещи.
— Да, — согласилась Хоуп. Она достала свой чемодан, положила его на
кровать и открыла. — Лично к вам у меня претензий нет, сказала хозяйка,
это просто правило моего дома.
— Рад узнать, что лично к нам претензий нет, — ответил Ной.
— Ничего страшного. — Хоуп начала, как всегда, аккуратно складывать в
чемодан нежно-розовое белье. — Сейчас пойдем в город и найдем другое
место.
Ной потрогал щетку для волос на туалетном столике. Обратная сторона ее
была украшена серебряной пластинкой с полустершимся грубоватым старомодным
орнаментом из листьев, которая тускло поблескивала в пыльном полумраке
комнаты.
— Нет, — сказал он, — мы не станем искать другое место.
— Но ведь мы не можем здесь оставаться…
— Мы не останемся здесь и не будем искать другого места, — сказал Ной,
стараясь говорить спокойно и не выдавать своего волнения.
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — Хоуп перестала укладывать
вещи и посмотрела на него.
— Я хочу сказать, что мы пойдем на автобусную станцию, узнаем, когда
отходит автобус на Нью-Йорк, и ты уедешь на нем.
В комнате наступила тишина. Хоуп стояла печальная и задумчивая,
уставившись на уложенное в чемодан розовое белье.
— Ты знаешь, — прошептала она, — мне с таким трудом удалось вырвать эту
неделю, и бог знает, когда еще мы встретимся и что будет с тобой. Может
быть, через неделю тебя отправят в Африку, на Гуадалканал или еще
куда-нибудь и…
— По-моему, есть автобус, который отходит в пять часов, — проговорил
Ной.
— Дорогой… — Хоуп по-прежнему стояла в спокойной, задумчивой позе
перед кроватью… — Я уверена, что мы могли бы найти другое место в этом
городе…
— И я уверен, — сказал Ной, — но мы не будем искать. Я не хочу, чтобы
ты оставалась в этом городе, я хочу остаться один — вот и все. Я не могу
любить тебя в этом городе. Я хочу, чтобы ты уехала отсюда, и чем скорей,
тем лучше! Я готов поджечь этот город или сбросить на него бомбы, но
любить тебя здесь я отказываюсь!
Хоуп быстро подошла к нему, обхватила его руками.