Итак…
— У меня даже нет велосипеда, — невнятно пробормотал француз.
Лейтенант подошел к письменному столу и выдвинул один из ящиков. Достав
оттуда клещи, он пощелкал ими, медленно направился к французу и стал у
него за спиной. Он быстро наклонился и схватил своей рукой правую руку
француза. Затем очень ловко и небрежно, резким профессиональным движением
он вырвал ноготь из большого пальца человека.
Раздался крик, какого Христиан не слыхал никогда в жизни.
— Как я тебе говорил, — сказал лейтенант, стоя за спиной француза, — я
действую очень просто. Нам предстоит вести долгую войну, и я не склонен
зря тратить время.
— Послушайте… — простонал француз.
Лейтенант снова нагнулся над ним, и снова раздался крик. На лице
лейтенанта было спокойное, почти скучающее выражение, как будто он стоял у
машины на фабрике кожаных изделий в своем Регенсбурге.
Француз упал вперед на веревки, которыми он был привязан к стулу,
однако сознания не потерял.
— Это самая обычная процедура, мой друг. — Лейтенант вышел из-за спинки
стула и остановился перед французом. — Это я сделал лишь затем, чтобы ты
убедился, как серьезно мы смотрим на это дело. Ну, а теперь будь настолько
любезен и назови мне имя своего друга.
— Я не знаю, я не знаю, — простонал француз. По его лицу градом катился
пот, и оно не выражало ничего, кроме боли.
Наблюдая все это, Христиан чувствовал легкую слабость и головокружение,
а крики казались совершенно невыносимыми в этой небольшой пустой комнате с
карикатурой голого, похожего на свинью Уинстона Черчилля на стене.
— Я сейчас сделаю с тобой такое, чего ты и представить себе не можешь,
— говорил лейтенант, повысив голос, словно муки воздвигли в сознании
француза глухую стену, через которую с трудом проникали звуки. — Я говорил
тебе, что я прямой человек, и я докажу тебе это. У меня не хватает
терпения для долгих допросов. Я перехожу от одной меры к другой очень
быстро. Можешь мне не верить, как я уже сказал, но, если ты не назовешь
имя человека, который был с тобой, я вырву у тебя правый глаз. Сейчас же,
мой друг, сию же минуту, в этой самой комнате, своими собственными руками.
Француз инстинктивно закрыл глаза, и из его потрескавшихся губ вырвался
низкий глубокий вздох.
— Нет, — прошептал он. — Это ужасная ошибка. Я не знаю. — Затем, с
логикой помешанного, он снова повторил: — У меня даже нет велосипеда.
— Унтер-офицер, — обратился лейтенант к Христиану, — вам нет
необходимости здесь оставаться.
— Благодарю вас, лейтенант, — отозвался Христиан. Голос его дрожал. Он
вышел в коридор, тщательно закрыл за собой дверь и прислонился к стене. У
двери с безразличным видом стоял эсэсовец с винтовкой в руке.
Через тридцать секунд раздался крик, от которого у Христиана сжалось
горло; этот крик, казалось, проникал в самые легкие. Он закрыл глаза и
прижался затылком к стене.
Он знал, что подобные вещи бывают, но ему казалось невозможным, чтобы
это могло случиться здесь, в солнечный день, в невзрачной пыльной комнате,
в захудалой деревушке, прямо напротив бакалейной лавочки, в окнах которой
висели связки сосисок, в комнате, где висит карикатура жирного человека с
румяными голыми ягодицами.
..
Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге появился лейтенант.
Он улыбался.
— Подействовало, — сказал он. — Прямой путь — наилучший путь. Подожди
здесь, — сказал он Христиану. — Я скоро вернусь. — С этими словами он
исчез за дверью другой комнаты.
Христиан и солдат стояли, прислонившись к стене. Солдат закурил
сигарету, не угостив Христиана. Он курил с закрытыми глазами, как будто
пытался уснуть стоя, прислонившись к потрескавшейся каменной стене старой
ратуши. Христиан увидел, как из комнаты, в которую вошел лейтенант, вышли
два солдата и пошли по улице. Из-за двери, у которой он стоял, Христиан
услышал то усиливающийся, то ослабевающий рыдающий шепот, словно кто-то
молился без слов.
Пять минут спустя солдаты вернулись, ведя круглого лысого человека
небольшого роста, без шляпы, с испуганными, бегающими из стороны в сторону
глазами. Солдаты, держа его за локти, ввели в комнату, где ожидал
лейтенант. Вскоре один из солдат вышел в коридор.
— Он просит вас войти, — сказал солдат Христиану.
Христиан медленно направился по коридору в другую комнату. Маленький
толстый француз сидел на полу и плакал, обхватив голову руками. Вокруг
него стояла темная лужа, свидетельствующая о том, что в минуту испытания
мочевой пузырь подвел его. Лейтенант сидел за письменным столом и печатал
на машинке письмо. В комнате, кроме лейтенанта, находился писарь,
составлявший ведомость на выдачу денежного содержания, и еще один солдат,
стоявший у окна и беспечно наблюдавший за молодой матерью, которая вела
белокурого малыша в бакалейную лавочку.
Лейтенант взглянул на вошедшего Христиана и кивнул в сторону сидевшего
на полу француза.
— Это второй? — спросил он.
Христиан посмотрел на француза, сидевшего посередине лужи на пыльном
деревянном полу.
— Да, — подтвердил он.
— Уведите его, — приказал лейтенант.
Солдат отошел от окна и направился в сторону француза, который
изумленно глядел на Христиана.
— Я никогда не видел его, — воскликнул француз, когда солдат схватил
его за шиворот и медленно поставил на ноги. — Бог мне судья, я никогда в
жизни не видел этого человека…
Солдат выволок его из комнаты.
— Итак, — сказал лейтенант, весело улыбаясь, — с этим покончено.
Сейчас… через полчаса бумаги будут направлены полковнику, и я умываю
руки. А теперь… хочешь вернуться в свою роту немедленно или переночуешь
здесь? У нас хорошая унтер-офицерская столовая, а завтра можешь посмотреть
казнь. Она состоится в шесть часов утра. Решай сам.
— Я бы хотел остаться, — сказал Христиан.
— Прекрасно, — согласился лейтенант. — Унтер-офицер Дехер находится в
соседней комнате. Пойди к нему и скажи, что я приказал тебя устроить.
Придешь сюда в пять сорок пять завтра утром. — Он вернулся к своему
письму, и Христиан вышел из комнаты.