«Может быть, теперь она напишет…
Впрочем, ей-богу, не знаю, что она может мне написать и что бы я ей
ответил. Люблю. Привет из Франции. До встречи через миллион лет. Затем
подпись: твой взаимозаменяемый возлюбленный Майкл Уайтэкр, военно-учетная
специальность номер семьсот сорок пять, у могилы Пьера Сореля, родившегося
в тысяча девятьсот двадцать первом году, умершего в тысяча девятьсот
сороковом году, во время дождя. Прекрасно провожу время, желаю, чтобы
ты…»
Они сели в джип, и священник осторожно повел машину по узкой и
скользкой дороге со следами танковых гусениц и колеями, оставленными
тысячами прошедших по ней тяжелых армейских машин.
— Вермонт, — любезно обратился священник к Ною, — довольно скучное
место для молодого человека, а?
— Я не собираюсь там жить после войны, — ответил Ной. — Думаю переехать
в Айову.
— Почему бы тебе не переехать в Техас? — гостеприимно предложил
священник. — Вот там есть где развернуться человеку! У тебя есть
кто-нибудь в Айове?
— Да, конечно, — кивнул Ной. — Дружок мой оттуда, Джонни Бернекер. Его
мать нашла нам дом, который можно снять за сорок долларов в месяц, а дядя,
владелец газеты, обещал взять меня к себе, как только я вернусь. Обо всем
уже договорено.
— Газетчиком, значит, будешь? — понимающе кивнул священник. — Веселая
жизнь. Да и денег куры не клюют.
— Нет, это не такая газета, — возразил Ной. — Она выходит раз в неделю,
а тираж — восемь тысяч двести экземпляров.
— Ничего, для начала и это неплохо. Трамплин для будущих больших дел.
— Мне не нужно никаких трамплинов, — тихо проговорил Ной. — Я не хочу
жить в большом городе и не стремлюсь сделать карьеру. Я просто хочу
поселиться в маленьком городишке в Айове и жить там до конца дней с женой
и сыном и с моим другом Джонни Бернекером. А когда мне захочется
путешествовать, я пройдусь до почтамта.
— О, тебе надоест такая жизнь, — сказал священник. — Теперь, когда ты
увидел свет, маленький городишко покажется тебе слишком скучным.
— Думаю, что нет, — твердо сказал Ной, энергично водя
стеклоочистителем. — Такая жизнь мне не надоест.
— Ну, значит, мы с тобой разные люди. — Священник засмеялся. — Я
родился и жил в небольшом городке, и он мне уже надоел. Впрочем, сказать
вам правду, не думаю, что меня особенно ждут дома. Детей у меня нет, а
когда началась война и я понял, что мой долг вступить в армию, жена
сказала мне: «Эштон, выбирай: или служба военных священников, или твоя
жена. Я не собираюсь пять лет сидеть одна дома и думать, как ты порхаешь
по всему свету, свободный как птица, и путаешься бог знает с какими
женщинами. Эштон, — сказала она, — и не пытайся меня одурачить». Я пытался
ее разубедить, но она упрямая женщина.
Эштон, — сказала она, — и не пытайся меня одурачить». Я пытался
ее разубедить, но она упрямая женщина. Ручаюсь, как только я вернусь
домой, она начнет дело о разводе. Как видите, мне пришлось принять
довольно-таки серьезное решение. Ну что ж, — покорно вздохнул он, — в
общем, получилось не так уж плохо. В Двенадцатом госпитале есть очень
симпатичная сестрица, и она помогает мне сносить все горести и печали. —
Он ухмыльнулся. — Я так увлечен этой сестрой и фотографией, что совсем не
остается времени подумать о жене. Пока есть женщина, способная утешить
меня в часы отчаяния, и достаточно фотопленки, я могу смело смотреть в
лицо судьбе…
— Где вы достаете столько пленки? — поинтересовался Майкл, вспомнив
тысячу фотографий для альбома и зная, как трудно достать даже одну катушку
пленки в месяц в военной лавке.
Священник хитро прищурился и приложил палец к носу.
— Вначале были трудности, но теперь все наладилось. Да, теперь все в
порядке. Я достаю лучшую пленку в мире. Когда ребята возвращаются с
задания, я прошу у инженера группы разрешения отрезать незасвеченные концы
пленки на фотопулеметах. Вы не представляете себе, сколько пленки можно
накопить таким образом. Последний инженер группы стал проявлять
недовольство по этому поводу и вот-вот уже собирался доложить полковнику,
что я ворую государственное имущество. Я никак не мог с ним договориться.
— Священник задумчиво улыбнулся. — Но теперь все неприятности кончились, —
заключил он.
— Как же вам удалось это устроить? — спросил Майкл.
— Инженер улетел на задание. Он был хорошим летчиком, настоящий талант,
— с восхищением сказал священник. — Он сбил «мессершмитта» и, когда
возвращался на свой аэродром, ради бахвальства спикировал на радиомачту.
Да… бедняга не рассчитал, на каких-нибудь два фута, и пришлось по кускам
собирать его тело по всему аэродрому. Но зато, ребята, я устроил этому
парню такие пышные похороны, каких еще не видела американская армия.
Настоящие похороны по первому разряду, с речами и всем прочим… —
Священник хитро ухмыльнулся. — Теперь я получаю столько пленки, сколько
мне нужно.
Майкл изумленно взглянул на священника, думая, уж не пьян ли он, но тот
вел машину легко и уверенно и был трезв, как судья. «Ох уж эта армия! —
подивился Майкл. — Каждый старается извлечь для себя какую-нибудь пользу».
Из-под дерева, стоявшего у обочины, вышел на дорогу человек и помахал
рукой. Священник остановил машину. Это был лейтенант авиации, одетый в
насквозь промокшую морскую куртку. В руках он держал автомат со складным
стволом.
— Вы в Реймс? — спросил лейтенант.
— Лезь в джип, парень, — добродушно сказал священник, — садись на
заднее сиденье. Машина священника останавливается по просьбе каждого на
всех дорогах.
Лейтенант занял место рядом с Майклом, и джип помчался дальше сквозь
плотную пелену дождя.