Правая рука у Майкла онемела. Он не ощущал этого, пока не наклонился,
чтобы опустить Ноя на землю. Одна пуля ударила по прикладу винтовки,
которую нес Майкл, и вывернула ее из руки. Теперь рука болела до самого
плеча, как от удара молотком. В горячке, когда он схватил Ноя и потащил
его в лес, он этого не заметил, но сейчас, склонившись над раненым другом,
он понял, что онемевшая рука усложняет и без того опасное положение.
Ной был ранен в нижнюю часть шеи, пуля пробила горло. Он истекал
кровью, но еще дышал, неглубоко и прерывисто глотая воздух.
Он был без
сознания. Майкл присел рядом и наложил повязку, но остановить
кровотечение, по-видимому, не удалось. Ной лежал на спине, его каска
покоилась на ложе из бледно-розовых цветов, растущих у самой земли. На его
лице появилось прежнее отсутствующее выражение, глаза были закрыты, и
выгоревшие на концах, загнутые кверху ресницы над покрытыми светлым пушком
щеками придавали верхней части лица прежнее нежное, девическое выражение.
Майкл не долго смотрел на него. Мысли тяжело ворочались в его мозгу. «Я
не могу оставить его здесь, — думал он, — но не могу и унести. Если я
потащусь с ним через лес, мы вместе будем прекрасной мишенью для
снайпера».
Что-то дрогнуло в ветвях над его головой. Майкл быстро откинул голову
назад, сразу вспомнив, где он, и сообразив, что человек, стрелявший в Ноя,
в этот момент, вероятно, подкрадывается к нему. На сей раз это оказалась
только птичка, которая, раскачиваясь на конце ветки, бросала вниз в
остывающий под деревьями воздух похожие на брань крики. Но в следующий раз
это будет вооруженный человек, горящий желанием его убить.
Майкл нагнулся. Он осторожно приподнял Ноя и снял с его плеча винтовку.
Потом еще раз взглянул на него и медленно пошел в лес. Пройдя несколько
шагов, он все еще мог слышать поверхностное, прерывистое дыхание раненого.
Как ни печально, но на некоторое время Ноя придется оставить без
присмотра.
«Тут, наверно, я и схвачу пулю», — подумал Майкл. Но это был
единственный выход. Найти человека, который сделал эти два выстрела,
прежде, чем тот найдет его. Единственный выход для Ноя и для него, Майкла.
Он слышал, как сильно стучит в груди сердце, им овладела сухая, нервная
зевота. У него было предчувствие, что его убьют.
Майкл шел медленно и осторожно, пригибаясь и часто останавливаясь за
толстыми стволами, чтобы прислушаться. Он слышал свое дыхание, пение птиц,
жужжание насекомых, кваканье лягушки в соседней луже, легкий шелест ветвей
под слабым ветерком. Но не было слышно ни шагов, ни позвякивания
снаряжения, ни звука оттягиваемого затвора винтовки.
Он уходил от дороги в глубь леса, уходил от того места, где остался Ной
с простреленным горлом, со сползшей с головы каской, лежащей на ложе из
розовых цветов. Майкл не продумал заранее свой маневр. Он просто
чувствовал, почти инстинктивно, что держаться вблизи дороги опасно: он был
бы прижат к открытому месту и лучше виден противнику, потому что лес у
дороги был реже.
Под его тяжелыми сапогами хрустели лежавшие толстым слоем жесткие
прошлогодние листья и трещали скрытые под ними сухие ветки. Его раздражала
собственная неловкость. Но как бы медленно он ни пробирался сквозь густые
заросли, казалось, невозможно было двигаться бесшумно.
Он часто останавливался и прислушивался, но ничего не было слышно,
кроме обычных предвечерних лесных звуков.
Он попытался представить себе этого фрица. Каков он из себя?
Возможно, фриц после того, как выстрелил, собрал свои манатки и
двинулся прямо к австрийской границе. Два выстрела — один американец. Не
такая уж плохая добыча за один день в самом конце проигранной войны.
Гитлер не мог бы потребовать большего. А может быть, это вовсе и не
солдат, а один из этих сумасшедших десятилетних мальчишек, которым забили
голову чепухой о «вервольфах» [werwolf — оборотень, способный превращаться
в волка (нем.); в конце войны Гитлер призвал солдат и офицеров своей
разгромленной армии продолжать вооруженную борьбу в одиночку, скрываясь в
лесах, подобно «вервольфам»], вытащивший с чердака старую винтовку,
оставшуюся с прошлой войны. Майкл мог натолкнуться на мальчика с копной
светлых волос, босоногого, с испуганным детским выражением лица, с ружьем
в три раза больше его… Как бы он тогда поступил? Застрелил его? Или
отшлепал?
Майкл надеялся, что это все же окажется солдат. Медленно пробираясь по
буро-зеленому лесу, раздвигая на своем пути густые ветви, Майкл обнаружил,
что шепчет молитву о том, чтобы тот, кого он преследует, оказался не
ребенком, а взрослым мужчиной, одетым в форму, взрослым мужчиной, который
ищет его, вооруженным и жаждущим схватки…
Он перекинул винтовку в левую руку и согнул пальцы онемевшей правой
руки. Пальцы отходили медленно, волнами, их покалывало, и они болели, и он
боялся, что, когда настанет время, они будут действовать слишком
медленно… Его никогда не учили, как поступать в подобных случаях.
Обучение сводилось к тому, как действовать в составе отделения, взвода,
каким должен быть боевой порядок в наступлении, как использовать
естественные укрытия, как не следует обнаруживать себя на фоне неба, как
преодолевать проволочные заграждения… Он продолжал двигаться вперед,
обшаривая глазами кусты и группы молодых деревьев и ловя малейшее
подозрительное движение, и все думал, удастся ли ему остаться в живых.
Неполноценный американец, которого готовили для всего, чего угодно, только
не для этого: учили отдавать честь, учили действиям в сомкнутом строю и
движению в колонне, учили самым новейшим способам предупреждения
венерических заболеваний. И вот на вершине своей военной карьеры ему
приходится ощупью импровизировать, встретившись с обстановкой, не
предусмотренной армейскими уставами… Как обнаружить и убить одного
немца, который только что застрелил твоего лучшего друга? А может быть, он
был не один? Ведь было два выстрела. Может быть, их было двое, шестеро,
дюжина, и теперь они поджидают его, ухмыляясь, в построенных правильной
линией окопах, прислушиваясь к его тяжелым, все приближающимся шагам…
Майкл остановился. Мелькнула было мысль вернуться назад, но он
отрицательно покачал головой.