Капитан продолжал оцепенело смотреть вниз, на стол. Когда
Джеймисон отступил назад, — Колклаф медленно соскользнул на пол. —
Вставай, капитан! — в исступлении кричал Джеймисон, стоя над Колклафом и
изо всех сил пиная его ногой. — Произнеси речь. Прочитай нам лекцию о том,
как можно потерять целую роту за один день боя. Произнеси речь о том, как
оставлять раненых немцам. Расскажи, как надо читать карту, поболтай о
воинской вежливости. До смерти хочется тебя послушать. Иди-ка в подвал и
прочти Сили лекцию о первой помощи, а заодно посоветуй ему обратиться к
священнику насчет осколка в глазу. А ну, давай говори, расскажи нам, как
обеспечивать фланги в наступлении, расскажи нам, как мы хорошо
подготовлены, расскажи нам, что мы экипированы лучше всех в мире!
В комнату вошел лейтенант Грин.
— Убирайся отсюда, Джеймисон, — сказал он спокойно. — Возвращайтесь все
на свои места.
— Я хочу, чтобы капитан произнес речь, — упрямо твердил Джеймисон. —
Одну небольшую речь для меня и для ребят, что там, внизу.
— Джеймисон, — повторил лейтенант Грин пискливым, но властным голосом,
— возвращайся на свое место. Это приказ.
В комнате воцарилась тишина. Снаружи застрочил немецкий пулемет; и было
слышно, как пули с жалобным свистом застучали о стены. Джеймисон ощупал
предохранитель своей винтовки…
— Ведите себя как подобает, — сказал Грин тоном школьного учителя,
обращающегося к ученикам. — Идите и ведите себя прилично.
Джеймисон медленно повернулся и вышел. Трое других последовали за ним.
Лейтенант равнодушно взглянул на неподвижно лежавшего на полу капитана
Колклафа. Он не помог капитану подняться с пола.
Уже почти стемнело, когда Ной увидел танк. Он грозно двигался по
проулку, слепо тыча выставленным вперед длинным стволом орудия.
— Ну вот, ползут, — сказал Ной, выглядывая из-за подоконника и стараясь
не двигаться.
Танк вдруг замер, словно его пригвоздили к земле. Гусеницы начали
медленно разворачиваться, зарываясь в мягкую глину, стволы пулеметов
бестолково заходили в стороны. Ной никогда раньше не видел немецких
танков, и этот первый танк словно загипнотизировал его. Танк был такой
огромный, такой непроницаемый, такой злобный… «Теперь все, — думал Ной,
— ничего не поделаешь». Он был в отчаянии и в то же время испытывал
чувство облегчения. Теперь уже все равно ничем не поможешь. Танк освободил
его от всего: от необходимости принимать решения, от ответственности.
— Иди сюда, — позвал Рикетт. — Я тебе говорю, Аккерман.
Ной бросился к окну, где стоял Рикетт с «базукой» в руках.
— Сейчас попробую, — сказал Рикетт, — стоит ли чего-нибудь эта чертова
штука.
Ной пригнулся около окна, а Рикетт положил ствол «базуки» на его плечо.
Голова и плечи Ноя возвышались над подоконником, но у него возникло
какое-то странное чувство легкости, теперь ему было на все наплевать.
Голова и плечи Ноя возвышались над подоконником, но у него возникло
какое-то странное чувство легкости, теперь ему было на все наплевать.
Когда танк был так близко от дома, все его защитники были в одинаковой
опасности. Ной ровно дышал, терпеливо перенося все манипуляции, которые
проделывал Рикетт, устанавливая «базуку» на его плече.
— За танком прячутся несколько пехотинцев, — спокойно сказал Ной. — Их
там человек пятнадцать.
— Сейчас мы им сделаем небольшой сюрприз, — сказал Рикетт. — Стой
спокойно.
— А я и стою спокойно, — с раздражением ответил Ной.
Рикетт продолжал возиться с механизмом «базуки». До танка было около
восьмидесяти ярдов, и Рикетт тщательно прицеливался.
— Не стреляй, — сказал он Бернекеру, стоявшему у другого окна. — Пусть
думают, что здесь никого нет. — Он захихикал, однако Ноя не очень удивил
его смех.
Танк снова начал двигаться. Он грозно полз вперед, не считая нужным
стрелять, словно был уверен в своей силе, парализующей дух вражеских
солдат, и знал, что достигнет своей цели и не стреляя. Пройдя несколько
ярдов, танк снова остановился. Немцы, наступавшие под его прикрытием,
прижались к нему вплотную, чуть не к самым гусеницам.
Позади танка застрочил пулемет, беспорядочно поливая огнем весь фасад
здания.
— Ради бога, стой спокойно, — сказал Рикетт Ною.
Ной с силой уперся в оконную раму. Он был уверен, что его сейчас
непременно подстрелят. Вся верхняя часть его тела по пояс виднелась из
окна, ничем не защищенная. Он смотрел вниз, на качающиеся стволы пулеметов
танка, который неясно вырисовывался в сгущающихся сумерках.
Наконец Рикетт выстрелил. Медленно рассекая воздух, снаряд полетел в
цель. Раздался взрыв. Ной наблюдал из окна, забыв даже пригнуться. Сначала
казалось, что ничего не произошло. Потом пушка начала медленно опускаться
и замерла, уставившись в землю. В танке раздался взрыв, глухой и глубокий.
Несколько струек дыма прорвалось через смотровые щели и люк. Затем
послышалось еще несколько взрывов. Танк качнулся и задрожал. Наступила
тишина. Танк все еще выглядел злобным и грозным, но больше не двигался.
Ной видел, как прятавшиеся за танком пехотинцы побежали назад. Они бежали
по проулку; никто по ним не стрелял, и они успели скрыться за углом сарая.
— Пожалуй, эта штука неплохо работает, — сказал Рикетт. — Думаю,
мы-таки подбили танк. — Он снял базуку с плеча Ноя и прислонил ее к стене.
Ной продолжал смотреть в проулок между сараями. Казалось, что ничего не
произошло и танк уже много лет был неотъемлемой частью пейзажа.
— Ради бога. Ной, — кричал Бернекер. Тут Ной понял, что Бернекер уже
давно зовет его. — Ради бога, отойди, наконец, от окна.
Внезапно осознав страшную опасность, Ной отпрянул от окна.
Его место занял Рикетт, снова с автоматической винтовкой в руках.
— Чепуха, — сердито сказал Рикетт, — совершенно незачем оставлять эту
ферму. Мы бы могли здесь продержаться до рождества.