Он внимательно осмотрел полусонных, с трудом державшихся на ногах людей
и узнал лишь очень немногих. Может быть, при дневном свете он вспомнит их
лица.
— Где же рота? — спросил он.
— Это и есть рота, — ответил Гарденбург каким-то чужим голосом. У
Христиана вдруг появилось подозрение, что кто-то другой выдает себя за
лейтенанта. Впрочем, по виду он был похож на Гарденбурга, но Христиан
решил разобраться в этом потом, когда все более или менее уладится.
Гарденбург поднял руку и резко ткнул Христиана в лицо. От руки пахло
смазочным маслом и потом. Христиан заморгал и отшатнулся назад.
— Ты здоров? — спросил Гарденбург.
— Да, господин лейтенант, — ответил Христиан, — совершенно здоров. Надо
бы узнать, где остальная часть роты, но с этим тоже можно подождать.
Грузовик тронулся с места, скользя по песчаной колее, и двое солдат
тяжелой рысцой побежали за ним.
— Стой! — приказал Гарденбург. Солдаты остановились, глядя вслед
грузовику, который, набрав скорость, с шумом уносился на запад по
блестящему в лунном свете песку. Они стояли у подножия небольшого холма и
молча наблюдали, как грузовик, стуча подшипниками, прошел мимо мотоцикла
Гарденбурга и полез в гору. На мгновение он появился на вершине холма,
огромный, качающийся, по-домашнему уютный, и, перевалив за гребень,
скрылся из виду.
— Мы окопаемся здесь, — сказал Гарденбург, резким движением руки
указывая на блестящий песчаный склон. Солдаты тупо посмотрели на холм.
— Приступайте немедленно! — приказал он и, обращаясь к Христиану,
добавил: — Дистль, останетесь со мной.
— Слушаюсь, — поспешно ответил Христиан и подошел к Гарденбургу,
довольный тем, что может двигаться.
Гарденбург начал подниматься на холм, как показалось Христиану, с
необыкновенной быстротой. «Удивительно, — думал он, идя вслед за
лейтенантом, — такой худой и щуплый, после этих десяти дней…»
Солдаты медленно шли за ними. Резкими жестами руки Гарденбург указывал
каждому, где он должен окопаться. Их было тридцать семь, и Христиан опять
вспомнил, что нужно будет потом спросить, что же случилось с остальной
частью роты. Гарденбург разместил людей на склоне холма очень редко,
длинной неровной линией на расстоянии одной трети пути до вершины. После
того как он указал место каждому солдату, они с Христианом обернулись и
окинули взглядом склонившиеся фигуры, медленно копавшие песок. Христиан
вдруг понял, что, если их атакуют, им придется стоять до конца, потому что
отступать вверх по открытому склону холма с той линии, где их расположил
Гарденбург, было невозможно. Теперь он начал понимать, что происходит.
— Ладно, Дистль, — проговорил Гарденбург, — пойдешь со мной.
Вслед за лейтенантом Христиан направился назад к дороге. Не говоря ни
слова, он помог Гарденбургу втащить мотоцикл на вершину холма. Время от
времени кто-нибудь из солдат переставал копать, оборачивался и пристально
следил, как эти двое медленно тащили мотоцикл к гребню холма.
Вслед за лейтенантом Христиан направился назад к дороге. Не говоря ни
слова, он помог Гарденбургу втащить мотоцикл на вершину холма. Время от
времени кто-нибудь из солдат переставал копать, оборачивался и пристально
следил, как эти двое медленно тащили мотоцикл к гребню холма. Когда они
наконец дотащили машину до места, Христиан совсем запыхался. Они
обернулись и посмотрели вниз на извилистую ленту солдат, мирно копавших
землю. Луна, безлюдная пустыня, вялые движения людей — все это выглядело
нереально, как пригрезившаяся картина из далеких библейских времен.
— Если они ввяжутся в бой, отступить они уже не смогут, — почти
бессознательно заметил он.
— Правильно, — решительно подтвердил Гарденбург.
— Им придется умирать здесь, — сказал Христиан.
— Правильно, — повторил Гарденбург. И тут Христиан вспомнил слова
Гарденбурга, сказанные ему еще в Эль-Агейле: «В тяжелой обстановке, когда
нужно продержаться как можно дольше, умный офицер расставит своих солдат
так, чтобы у них не было возможности отступать. Если они будут поставлены
перед выбором — сражаться или умереть, значит, офицер сделал свое дело».
Сегодня Гарденбург сделал свое дело отлично.
— Что произошло? — спросил Христиан.
Гарденбург пожал плечами.
— Они прорвались по обе стороны от нас.
— Где они сейчас?
Гарденбург устало посмотрел на вспышки артиллерийского огня на юге и
более отдаленное мерцание на севере.
— Ты сам мне лучше скажи где, — ответил он и, наклонившись, стал
рассматривать показание бензомера на мотоцикле. — Хватит на сто
километров, — сказал он. — Ты хорошо себя чувствуешь? Удержишься на заднем
сиденье?
Христиан сморщил лоб, изо всех сил стараясь понять, что это значит,
потом медленно начал соображать.
— Да, господин лейтенант. — Он повернулся и посмотрел вниз на цепочку
шатающихся от усталости, увязающих в песке людей, которых он оставляет
умирать на этом холме. У него мелькнула было мысль сказать Гарденбургу:
«Нет, господин лейтенант, я останусь здесь». Но какой от этого толк?
Война имеет свои законы, и он знал, что если они отступали, сохраняя
себя для грядущих дней, то это не была трусость со стороны Гарденбурга и
шкурничество с его, Христиана, стороны. Что может сделать эта жалкая
горстка людей? В лучшем случае они задержат на какой-нибудь час английскую
роту на этом голом скате, а потом погибнут. Если бы они с Гарденбургом
остались здесь, то, несмотря на все свои усилия, не смогли бы прибавить к
этому часу хотя бы десять минут. Вот так обстояло дело. Может быть, в
следующий раз его самого оставят на холме без всякой надежды на спасение,
а кто-нибудь другой будет мчаться по дороге в поисках сомнительной
безопасности.
— Оставайся здесь, — сказал Гарденбург, — садись и отдыхай. Я пойду
скажу им, что мы едем за минометным взводом для поддержки нашей обороны.