— Четыре минуты… Пять…» Его охватило
отчаяние. В самом их молчании заключалась греховная близость; в их гулко
звучавших шагах, в том, как они старались сдерживать дыхание и не
коснуться друг друга плечом или локтем, когда спускались вниз по неровной
мостовой, угадывались страстное желание и нежность. Молчание превращалось
во врага, в предателя. Ной чувствовал, что если оно продлится еще хотя бы
миг, эта спокойная девушка, которая и сейчас уже шагает с ним рядом с
таким коварным видом, словно о чем-то догадывается, поймет все. Если бы он
сейчас взобрался на парапет, отделяющий улицу от реки, и произнес часовую
речь о своей любви, и то она не могла бы понять его лучше.
— Нью-Йорк должен пугать девушку из провинции, — хрипло пробормотал
Ной.
— Нет, — отозвалась она, — меня город не пугает.
— Все дело в том, — в отчаянии продолжал Ной, — что Нью-Йорк слишком
переоценивают. Он подобен человеку, который изо всех сил пытается
изображать из себя закоренелого космополита, а на самом деле перманентно
остается провинциалом. — Ной улыбнулся, радуясь, что употребил это слово —
«перманентно».
— Я с вами не согласна, — возразила девушка. — Нью-Йорк, особенно после
Вермонта, вовсе не кажется мне провинциальным.
— О!.. — Ной покровительственно рассмеялся. — Вермонт!
— А где вам пришлось побывать? — поинтересовалась она.
— В Чикаго, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско… Всюду. — Ной небрежно
махнул рукой с видом повидавшего белый свет человека, давая понять, что он
назвал лишь первые пришедшие ему на ум города, а если бы он вздумал
привести весь список, то в нем, несомненно, оказались бы и Париж, и
Будапешт, и Вена.
— И все же, — продолжал Ной, — я должен признать, что в Нью-Йорке есть
красивые женщины. Да, да, есть очень привлекательные, хотя держатся и
одеваются несколько вызывающе. «Ну вот, — удовлетворенно подумал он, —
кажется, я и на этот раз неплохо сказал», — но все же с беспокойством
взглянул на девушку.
— Особенно интересны американки, когда они молоды. Зато с годами… —
Ной снова попытался пожать плечами, и снова ему это удалось. — Лично я
предпочитаю европейских женщин, не слишком молодых, но и… Они особенно
хороши в том возрасте, когда американки уже превращаются в расплывшихся
ведьм, готовых с утра до вечера сидеть за картами.
Ной с некоторой тревогой искоса взглянул на девушку, но выражение ее
лица не изменилось. Она отломила ветку от куста и рассеянно вела ею по
каменному парапету, словно размышляя над его словами.
— А европейская женщина в этом возрасте уже знает, как нужно обходиться
с мужчинами… — продолжал Ной. Он лихорадочно рылся в памяти, пытаясь
припомнить какую-нибудь знакомую европейскую женщину. Вот, например, та
пьянчужка, которую он встретил в баре в день смерти отца. Возможно, это
была полька. Правда, Польша не бог весть какая романтическая страна, но
это уже Европа.
Правда, Польша не бог весть какая романтическая страна, но
это уже Европа.
— И как же европейская женщина обходится с мужчинами? — спросила
девушка.
— Она умеет покоряться… Женщины утверждают, что у меня средневековые
взгляды… («О друг, друг, сидящий сейчас за пианино! Прости меня за эту
кражу. Как-нибудь я возмещу ее тебе!»)
С этой минуты беседа потекла свободнее.
— Искусство? — разглагольствовал Ной. — Я не согласен с современным
представлением о том, что тайна искусства непостижима, а художник — это
ребенок, с которого едва ли можно что-нибудь спрашивать. Женитьба?
Женитьба — это печальное признание человечеством того факта, что мужчины и
женщины не знают, как им ужиться в одном мире. Театр? Американский театр?
Конечно, как и у всякого бойкого ребенка, у него есть кое-какие
положительные качества. Но рассматривать театр серьезно, как форму
искусства двадцатого века… — Ной надменно засмеялся. — Нет уж, подавайте
мне лучше Диснея.
Тут обнаружилось, что они прошли вдоль мрачно катившей свои волны реки
тридцать четыре квартала, что уже поздно и что снова начал накрапывать
дождь. Прикрыв ладонью спичку, Ной взглянул на часы. Он стоял совсем рядом
с девушкой, вдыхая аромат ее волос, смешанный с запахом реки. Ной вдруг
решил не говорить больше ни слова. Слишком мучительно было вести этот
пустой разговор, слишком противно было изображать из себя искушенного в
жизни скептика-дилетанта.
— Уже поздно, — резко сказал он. — Пора возвращаться.
Однако Ной и тут не удержался от красивого жеста и подозвал медленно
проезжавшее мимо такси. Он впервые брал такси в Нью-Йорке и потому,
пробираясь на заднее сиденье, споткнулся об откинутые передние стульчики.
Но усевшись подальше от притаившейся в углу девушки, он показался самому
себе настоящим джентльменом, человеком, которого не надо учить, как вести
себя в подобных случаях. Ной не сомневался, что произвел на девушку
сильное впечатление, и отвалил шоферу двадцать пять центов чаевых, хотя
счетчик всего-то показывал шестьдесят.
И вот Ной и девушка снова оказались перед дверью дома, где он жил. Они
взглянули вверх. Из-за темных закрытых окон не доносилось ни разговоров,
ни смеха, ни музыки.
— Все кончилось, — упавшим голосом сказал Ной. У него похолодело в
груди при мысли о Роджере. Ведь Роджер теперь уверен, что он увел у него
девушку. — Все разошлись.
— Похоже на то, — спокойно ответила девушка.
— Что же нам делать? — спросил Ной, чувствуя, что ловушка захлопнулась.
— Видимо, вам придется проводить меня домой.
«Бруклин, — в смятении подумал Ной. — Туда и обратно — это несколько
часов. А Роджер с гневом и укоризной ждет меня в полумраке перевернутой
вверх дном комнаты, где только что закончилось бурное веселье. Ждет,
готовый беспощадно и бесповоротно изгнать за предательство. А ведь вечер
обещал быть таким чудесным и сулил так много».