Христиан раздраженно тряхнул головой. Уж лучше не думать об этом, а то,
чего доброго, и он станет такой же дрянью, как Гарденбург.
На темных улицах, несмотря на позднее время, еще встречались французы и
француженки. Завидев его, они поспешно сходили с тротуара в канаву, и это
тоже выводило Христиана из себя. Трусость — одна из самых отвратительных
сторон человеческой натуры. Но хуже всего, что это была никчемная и
неоправданная трусость. Он не собирается причинять им зла, и вообще армия
получила строгие указания вести себя корректно и вежливо по отношению к
французам. «Немцы никогда не станут себя так вести, если Германия
когда-нибудь окажется под пятой оккупантов», — подумал он, заметив, что
шедший навстречу человек споткнулся, сворачивая с тротуара.
— Эй, старик! — крикнул он, останавливаясь.
Француз замер на месте. Согнутые плечи и заметное даже в темноте
дрожание рук выдавали его испуг и растерянность.
— Да? — дрогнувшим голосом отозвался француз. — Да, господин полковник?
— Я вовсе не полковник, — зло бросил Христиан. Эта наивная лесть
способна довести до бешенства!
— Прошу прощения, месье, но в темноте…
— Никто не заставляет вас сворачивать с тротуара.
— Да, месье, — согласился француз, не двигаясь с места.
— Идите сюда, — приказал Христиан. — Идите на тротуар.
— Слушаюсь, месье. — Француз боязливо ступил на тротуар. — Вот мой
пропуск. Все документы у меня в полном порядке.
— Мне не нужны ваши проклятые документы!
— Как прикажете, месье, — покорно пробормотал француз.
— Марш домой! — крикнул Христиан.
— Слушаюсь, месье.
Француз поспешил прочь, и Христиан отправился дальше. «Новая Европа! —
усмехнулся он. — Мощная федерация динамичных государств! Уж только не с
таким человеческим материалом, как этот». Скорее бы закончилась война. Или
пусть бы его послали туда, где слышен гром орудий. А всему виной
гарнизонная жизнь — наполовину штатская, наполовину военная, со всеми
недостатками той и другой. Она разлагает душу человека, убивает все его
стремления, подрывает веру в себя. Но может быть, ходатайство о зачислении
в офицерскую школу будет удовлетворено, его произведут в лейтенанты,
направят в Россию или в Африку, и с нынешней жизнью будет покончено?
Христиан подал рапорт три месяца назад, но до сих пор не получил
ответа. Наверное, рапорт лежит в куче бумаг на письменном столе у
какого-нибудь жирного ефрейтора в военном министерстве.
Но как все это не похоже на то, что он ожидал встретить, уезжая из
дома, и даже совсем недавно, в день вступления в Париж… Христиан
вспомнил рассказы о прошлой войне. Нерушимая, возникшая под огнем
солдатская дружба, суровое сознание выполненного долга, взрывы энтузиазма.
Он припомнил окончание «Волшебной горы» [роман немецкого писателя Томаса
Манна (1875-1955)] — Ганс Касторп, под огнем французов с песней Бетховена
на устах перебегающий покрытый цветами луг.
.. Христиан
вспомнил рассказы о прошлой войне. Нерушимая, возникшая под огнем
солдатская дружба, суровое сознание выполненного долга, взрывы энтузиазма.
Он припомнил окончание «Волшебной горы» [роман немецкого писателя Томаса
Манна (1875-1955)] — Ганс Касторп, под огнем французов с песней Бетховена
на устах перебегающий покрытый цветами луг… Не так бы нужно было
закончить книгу. Следовало добавить главу, в которой Касторп примеряет в
интендантском складе в Льеже огромные, не по размеру ботинки и уже не поет
песен.
А миф о солдатской дружбе! По дороге в Париж ему одно время казалось,
что они с Брандтом смогут стать друзьями. То же самое он подумал даже о
Гарденбурге, когда они направлялись по Итальянскому бульвару на площадь
Оперы. Однако Брандт получил производство, стал важным молодым офицером,
имеет в Париже отдельную квартиру и сотрудничает в армейском журнале. Что
касается Гарденбурга, то он оказался даже хуже, чем думал о нем Христиан в
дни солдатской муштры. Да и остальные… Самые настоящие свиньи — никуда
не денешься. Они денно и нощно благодарят бога, что находятся в Ренне, а
не под Триполи или под Киевом, ведут грязную спекуляцию с французами и
откладывают кругленькие суммы на случай послевоенной депрессии. Как же
можно дружить с подобными людьми? Самые настоящие дезертиры, ростовщики в
военной форме! Как только возникала угроза, что человека отправят на
фронт, он пускал в ход все свои связи, подкупал полковых писарей, шел на
все, только бы остаться в тылу.
Христиан служил в десятимиллионной армии, но никогда еще не чувствовал
себя таким одиноким. Во время следующего отпуска он отправится в Берлин, в
военное министерство. Он найдет там знакомого полковника, с которым
работал в Австрии еще до аншлюса [аншлюс — насильственное присоединение
Австрии к фашистской Германии в марте 1938 года], и попросит перевести его
в одну из частей действующей армии. Он согласится поехать на фронт даже в
качестве рядового…
Дистль взглянул на часы. До явки в канцелярию роты оставалось еще
двадцать минут. На другой стороне улицы он заметил кафе, и ему вдруг
захотелось выпить.
Открыв дверь. Христиан увидел четырех солдат, распивающих за столом
шампанское. По всему было видно, что пьют они давно: раскрасневшиеся лица,
расстегнутые мундиры… Двое из них были небриты.
«Пьют шампанское! — со злостью отметил Христиан. — Уж конечно, не на
солдатское жалованье. Наверное, продают французам краденое немецкое
оружие. Правда, французы пока не пустили его в ход, но, кто знает, что
будет дальше? Даже к французам может вернуться мужество… Немецкая армия
превратилась в огромную банду спекулянтов кожей, боеприпасами, нормандским
сыром, вином и телятиной. Если немецкие солдаты пробудут во Франции еще
года два, то лишь по форме можно будет отличить их от французов. Вот она,
коварная и низкая победа галльского духа».
— Вермут! — приказал Христиан владельцу кафе, тревожно поглядывавшему
из-за стойки бара.