— Капитан, — сказал лейтенант Грин, — через час будет уже темно, и если
мы намерены когда-либо выбраться отсюда, то сейчас самое время…
Однако капитан Колклаф уже погрузился в свои грезы, уткнув голову в
крестьянский обеденный стол, и ничего не ответил. Он даже не взглянул на
лейтенанта Грина, когда тот сплюнул на ковер у его ног и пошел в другую
комнату, где капралу Фаину только что прострелили легкие.
Наверху, в спальне хозяев, Рикетт, Бернекер и Ной держали под огнем
проулок между амбаром и сараем, где хранились плуг и телега. На стене
спальни висело маленькое деревянное распятие и фотография застывших в
напряженных позах фермера и его жены, снятых в день свадьбы. На другой
стене в рамке висел плакат французской пароходной компании с изображением
лайнера «Нормандия», рассекающего воды спокойного ярко-синего моря.
Массивная кровать с пологом была накрыта белым вышитым покрывалом, на
комоде были разбросаны кружевные салфеточки, а на камине стояла фарфоровая
кошка.
«Хорошенькое местечко для первого боя!» — подумал Ной, вставляя в
винтовку очередную обойму.
Снаружи послышалась длинная очередь. Рикетт, стоявший около одного из
двух окон с-автоматической винтовкой Браунинга в руках, прижался к
оклеенной цветастыми обоями стене. Стекло, покрывавшее «Нормандию»,
разлетелось на тысячу осколков, Картина закачалась, но продолжала висеть
на стене; на ватерлинии огромного корабля зияла большая пробоина.
Ной взглянул на большую, опрятно убранную кровать. Он испытывал почти
непреодолимое желание нырнуть под нее. Он даже сделал было шаг от окна,
где стоял согнувшись в три погибели. Ной весь дрожал. Когда он пытался
двигать руками, они ему не повиновались и описывали нелепые широкие круги.
Он задел и сшиб на пол маленькую голубую вазочку с накрытого скатертью
стола, стоявшего посреди комнаты.
Только бы забраться под кровать, и он был бы спасен. Он бы тогда не
погиб. Ной был готов зарыться в пыль, покрывавшую потрескавшийся
деревянный пол. Все происходившее казалось ему бессмысленным. Какой смысл
стоять во весь рост в этой маленькой, оклеенной обоями комнатке и ждать
своего конца, когда вокруг него чуть не половина всей немецкой армии? Ведь
он оказался здесь не по своей вине. Ведь это не он повел роту по дороге
между изгородями, не он потерял связь с двенадцатой ротой. Ведь, когда
полагалось, он останавливался и окапывался. Так почему же он должен стоять
здесь у окна рядом с Рикеттом и ждать, пока пуля размозжит ему голову?
— Переходи к тому окну! — крикнул Рикетт, свирепо указывая на другое
окно. — Быстрее, черт тебя побери! Фрицы приближаются…
Не думая об опасности, Рикетт встал во весь рост и, уперев винтовку в
бедро, стрелял короткими очередями; его руки и плечи дрожали в такт
стрельбе.
«Сейчас, — хитро подумал Ной, — он не смотрит. Я заберусь под кровать,
и никто меня не найдет».
Я заберусь под кровать,
и никто меня не найдет».
Бернекер находился у другого окна, он стрелял и громко звал Ноя.
Ной бросил последний взгляд на кровать. Она была такая прохладная и
опрятная, совсем как дома. Распятие, висевшее над кроватью, неожиданно
сорвалось со стены, изображение Христа разлетелось на кусочки,
рассыпавшиеся по покрывалу.
Ной перебежал к окну и пригнулся рядом с Бернекером. Не целясь, он
дважды выстрелил в окно. Потом он присмотрелся. Серые фигурки небольшими
группами, пригибаясь, с бешеной скоростью неслись по направлению к дому.
«Эх, разве так атакуют, разве можно сбиваться всем в одну кучу…» —
думал Ной, прицеливаясь (помни: целиться в середину мишени, держать ровную
мушку, и тогда даже слепой ревматик не промахнется) и стреляя в
сгрудившиеся фигурки. Он стрелял и стрелял. Рикетт стрелял из другого
окна. Рядом с Ноем стрелял Бернекер; тщательно прицеливаясь и затаив
дыхание, он спокойно нажимал на спусковой крючок. Ной услышал резкий
скулящий крик. «Кто бы это мог кричать?» — мелькнуло у него в голове.
Прошло некоторое время, пока он понял, что кричит сам. Тогда он замолчал.
Снизу, с первого этажа, тоже слышалась интенсивная стрельба. Серые
фигуры падали и поднимались, ползли и снова падали. Три немца подползли
совсем близко и пустили в ход ручные гранаты, однако они не долетели до
окна и разорвались у стены дома, не причинив никакого вреда. Рикетт
подстрелил всех троих одной очередью.
Остальные серые фигурки, казалось, застыли на месте. На мгновенье
наступила тишина, неподвижные, как бы задумавшиеся над чем-то фигуры
замерли посреди двора. Потом они повернули и побежали прочь.
Ной с удивлением наблюдал за ними. Ему никогда не приходило в голову,
что они могут не добежать до дома.
— Давай, давай! — кричал Рикетт, судорожно перезаряжая винтовку. — Бей
фрицев! Бей их!
Ной взял себя в руки и тщательно прицелился в одного из вражеских
солдат, бежавшего как-то странно, неуклюже прихрамывая. Сумка с
противогазом била его по бедру, винтовку он отбросил в сторону. Ной
зажмурился и в тот момент, когда солдат заворачивал за сарай, мягко нажал
на спусковой крючок, чувствуя тепло металла под пальцем. Солдат неуклюже
взмахнул руками и упал. Он больше не двигался.
— Так их, Аккерман, так их! — радостно закричал Рикетт. Он был снова у
окна. — Вот как надо действовать!
Проход между сараями опустел, если не считать серых фигур, которые
больше уже не двигались.
— Они отступили, — тупо сказал Ной. — Их больше там нет. — Тут он
почувствовал, как что-то мокрое прильнуло к его щеке. Это Бернекер целовал
его. Он плакал, смеялся и целовал Ноя.
— Ложись! — закричал Рикетт. — Прочь от окна!
Они нырнули вниз.