Лейтенант тоже подошел к
машине, взял пустой мешок и перекинул его через плечо.
— Майкл! — раздался голос Ноя. Он махал Майклу. — Пошли, пора
возвращаться…
Майкл кивнул головой. Он чуть было не подошел к лейтенанту и не сказал
ему, чтобы тот убирался отсюда в свою уютную канцелярию, к теплой печке,
но передумал. Он догнал Ноя, который, устало передвигая ноги по вязкой
грязи, шел по дороге к позициям роты, находившимся в полутора милях
отсюда.
Взвод Майкла располагался под седловиной, откуда хорошо проглядывалась
река. Гребень высоты так густо порос молодыми деревьями и кустарником, что
даже сейчас, когда опали листья, они давали хорошее укрытие, и солдаты
могли свободно передвигаться. С вершины можно было видеть мокрый склон,
местами поросший кустарником, а у самой подошвы холма — узкую поляну,
упиравшуюся в реку, за которой возвышался такой же гребень. За ним лежали
немцы. Над зимним ландшафтом нависло безмолвие. Черная река катила свои
мутные воды между обледеневшими берегами. Там и тут у берега гнили в воде
стволы деревьев; маслянистые волны, бурля, обтекали их и катились дальше.
Над противоположными склонами, испещренными серыми пятнами снега, стояла
тишина. По ночам вспыхивала иногда короткая, жаркая перестрелка, но днем
слишком открытая местность ограничивала действия патрулей, и между
воюющими сторонами устанавливалось своеобразное молчаливое перемирие.
Расстояние между позициями противников, насколько было известно,
составляло около тысячи двухсот ярдов; во всяком случае, так они были
помечены на картах в том далеком, сказочном, безопасном месте, которое
именуется штабом дивизии.
Взвод Майкла находился здесь уже две недели, и если не считать редкой
ночной перестрелки (последний раз это было три ночи назад), то противник
ничем не обнаруживал своего присутствия. Можно было подумать, что немцы
упаковали свои вещи и отправились по домам.
Но Хулиген так не думал. У него был хороший нюх на немцев. Некоторые по
запаху краски могут определить подлинность картин голландских художников,
другие, попробовав вино, сразу скажут, что оно урожая 1937 года, и назовут
никому неизвестный виноградник около Дижона. «Специальностью» Хулигена
были немцы. У Хулигена было узкое, с высоким лбом, интеллигентное лицо
ирландского ученого. При взгляде на него вспоминались однокашники Джойса
[Джойс, Джеймс (1882-1941) — ирландский писатель-декадент] из Дублинского
университета. Он подолгу вглядывался через кустарник в противоположный
гребень и говорил, с сомнением качая усталой головой:
— Там где-то есть пулеметное гнездо. Они установили пулемет и ждут,
когда мы пойдем в атаку.
До сих пор это не имело особого значения. Взвод оставался на месте,
река представляла собой слишком большое препятствие для патрулей, и
пулемет, если он там действительно был, не мог достать укрывшихся за
гребнем солдат.
Если же у немцев позади были минометы, то они старались их
не обнаруживать. Но, как стало известно, на рассвете придет саперная рота
и попытается навести через реку понтонный мост. Рота Майкла должна
переправиться по мосту и войти в соприкосновение с немцами, обороняющими
высоту на противоположном берегу. После этого, на следующее утро, свежая
рота пройдет через их боевые порядки и будет продвигаться дальше… В
штабе дивизии такой план действий, несомненно, выглядел отлично. Но он не
нравился Хулигену, пристально вглядывавшемуся в черную реку с обледенелыми
берегами и в безмолвный, покрытый кустарником и пятнами снега склон на той
стороне.
Когда Ной, Майкл, Пфейфер и Крейн подошли к позиции взвода, Хулиген
разговаривал с капитаном Грином по полевому телефону, привязанному ремнем
к дереву.
— Капитан, — говорил он. — Не Нравится мне все это. Что-то они слишком
притихли. Где-то на гребне есть замаскированный пулемет. Я чувствую, что
есть. Сегодня ночью в нужный момент они осветят местность ракетами и
зададут нам жару. Ведь перед ними пятьсот ярдов открытого пространства, да
еще мост. Перехожу на прием.
Он слушал. Голос капитана тихо потрескивал в трубке.
— Слушаю, сэр, — сказал Хулиген, — я позвоню вам, когда выясню. — Он
вздохнул, повесил трубку и снова навел бинокль на тот берег реки,
задумчиво чмокая губами. Он был похож на ученого, решающего трудную
задачу. — Капитан приказал выслать сегодня днем дозор, — сказал Хулиген. —
Нужно пройти на виду у противника, если потребуется, до самой реки, чтобы
вызвать на себя огонь. Тогда мы установим место, откуда стреляют, вызовем
огонь минометов, и от немецкого пулемета останутся рожки да ножки. —
Хулиген поднес к глазам бинокль и снова стал вглядываться сквозь легкую
дымку в невинно выглядевший гребень по другую сторону реки. — Охотники
есть? — небрежно бросил он.
Майкл посмотрел вокруг. Семь человек слышали Хулигена. Они согнулись в
своих мелких окопчиках под самым гребнем, проявив вдруг повышенный интерес
к винтовкам, к строению земли на стенках окопов, к кустам, стоявшим перед
их глазами. Три месяца назад, подумал Майкл, он, вероятно, по глупости
вызвался бы охотником, чтобы искупить свою вину. Но теперь Ной кое-чему
научил его. В наступившей тишине он продолжал внимательно разглядывать
свои ногти.
Хулиген тихо вздохнул. Прошла минута, и каждый напряженно думал о том
моменте, когда идущий впереди солдат этого дозора вызовет на себя огонь
немецкого пулемета.
— Сержант, — вдруг раздался вежливый голос. — Вы не возражаете, если мы
присоединимся к вам?
Майкл поднял глаза. Лейтенант из службы снабжения и его два спутника
неуклюже поднимались по скользкому склону. Просьба лейтенанта повисла в
воздухе над солдатами, скорчившимися в ячейках, безумно-легкомысленная,
как реплика веселого чудака из венгерской оперетты.
Хулиген удивленно обернулся, его глаза сузились.
— Сержант, — сказал Крейн, — лейтенант прибыл сюда за трофеями, он
хочет увезти их в Париж.