У Филис что-то с желудком, — пояснил Арни. — Уже час, как
она вышла. Она не разрешает мне пить даже пиво. — Он был пьян, и в его
хриплом голосе прозвучали нотки жалости к самому себе. — Вы можете себе
представить? Даже пива! Вот поэтому-то я держу чайную чашку. Даже в двух
шагах никто не догадается, что я пью. В конце концов, — вызывающе
воскликнул он, отхлебывая из чашки, — я взрослый человек! Она хочет, чтобы
я написал новую пьесу, — другим, огорченным тоном продолжал он. — Она жена
человека, финансирующего постановку моей пьесы, и на этом основании
считает, что имеет право запретить мне пить. Это унизительно! Нельзя так
унижать человека моего возраста. — Он повернулся к мужчине в саржевом
костюме. — Мистер Пэрриш, например, пьет, как рыба, а ведь его никто не
пытается унизить. Все говорят: «Посмотрите, как трогательно Филис
заботится об этом пьянчужке Уоллесе Арни!» Но меня это не трогает. Мы с
мистером Пэрришем знаем, почему она так делает. Так я говорю, мистер
Пэрриш?
— Так, так, дружище! — ответил человек в саржевом костюме.
— Экономика! Как везде и всюду. — Арни внезапно взмахнул чашкой и
пролил виски на рукав Майкла. — Мистер Пэрриш — коммунист, уж он-то знает.
В основе всех действий людей лежит жадность. Жадность, и больше ничего.
Если бы они не надеялись получить от меня еще одну пьесу, то пусть бы даже
я поселился на винокуренном заводе, они не стали бы возражать. Я мог бы
купаться в спирте, и они только сказали бы: «Поцелуй меня в… Уоллес
Арни!..» Прошу прощения, миссис Уайтэкр.
— Ничего, — сказала Лаура.
— У тебя хорошенькая жена, — продолжал Арни. — Очень хорошенькая. Я
слышал, как тут ей восхищались. — Он лукаво взглянул на Майкла. — Да, да,
восхищались! Среди гостей есть несколько ее старых друзей. Не так ли,
миссис Уайтэкр?
— Правильно.
— У каждого из нас здесь найдутся старые приятели, — продолжал Арни. —
И так сейчас на каждом вечере. Современное общество! Клубок змей во время
зимней спячки. Возможно, это и будет темой моей следующей пьесы, хотя,
конечно, я так и не напишу ее. — Он сделал большой глоток. — Какой чаек!
Не проговоритесь Филис.
Майкл взял Лауру под руку и повел было ее к выходу.
— Не уходи, Уайтэкр, — попросил Арни. — Я знаю, что тебе скучно со
мной, но не уходи. Я хочу с тобой поговорить. О чем тебе хочется? Об
искусстве?
— Как-нибудь в другой раз, — ответил Майкл.
— Я понимаю, ты серьезный молодой человек, — упрямо продолжал Арни. —
Давай поговорим об искусстве. Как сегодня прошла моя пьеса?
— Хорошо.
— Нет, я не хочу говорить о своей пьесе. Я сказал — искусство, но я
знаю, что ты думаешь о моей пьесе. Об этом знает весь Нью-Йорк. Ты кричишь
об этом на всех перекрестках, и я давно выгнал бы тебя из театра, если бы
мог. Сейчас я настроен дружески, но вообще-то я бы тебя уволил.
— Ты пьян, Уолли.
— Я недостаточно умен для тебя, — продолжал Арни; его светло-голубые
глаза слезились, а нижняя губа, толстая и мокрая, тряслась.
— Доживи до
моих лет и попробуй остаться умным, Уайтэкр!
— Я убеждена, что Майклу очень нравится ваша пьеса, — сказала Лаура
ясным, успокаивающим голосом.
— Вы очень милая женщина, миссис Уайтэкр, и у вас много друзей, но
сейчас лучше помолчите.
— А почему бы тебе не полежать где-нибудь? — обратился Майкл к Арни.
— Давай не уклоняться от темы. — Арни неуклюже, с воинственным видом
повернулся к Майклу. — Я знаю, что ты болтаешь обо мне на вечерах: «Старый
дурак Арни исписался; Арни пишет стилем, от которого отказались еще в
тысяча восемьсот двадцать девятом году, о людях, интерес к которым пропал
в тысяча девятьсот двадцать девятом году». Это даже не смешно. У меня и
так достаточно критиков. Почему, ты думаешь, мне приходится платить им из
своих денег? Я терпеть не могу сопляков, вроде тебя, Уайтэкр. Кстати, ты
уже не так молод, чтобы считать тебя сопляком.
— Послушайте, дружище… — начал человек в саржевом костюме.
— Вы сами поговорите с ним, — повернулся Арни к Пэрришу. — Он тоже
коммунист, вот почему я для него недостаточно умен. А прослыть умником в
наше время нетрудно — надо только раз в неделю покупать за пятнадцать
центов «Нью мэссис» [прогрессивный журнал, близко примыкавший к компартии;
существовал с 1926 по 1948 год]. Арни нежно обнял Пэрриша. — Вот какие
коммунисты мне но душе, Уайтэкр! Как мистер Пэрриш. Опаленный солнцем
мистер Пэрриш. Он загорел в солнечной Испании. Он был в Испании, воевал в
Мадриде, а теперь снова едет в Испанию, чтобы его там убили. Верно, мистер
Пэрриш?
— Конечно, дружище, — отозвался Пэрриш.
— Вот какие коммунисты мне нравятся, — громко повторил Арни. — Мистер
Пэрриш приехал сюда собирать деньги и вербовать добровольцев для поездки в
солнечную Испанию, где они погибнут вместе с ним. Почему бы тебе, Уайтэкр,
вместо того чтобы умничать на этих роскошных вечерах в Нью-Йорке, не
поехать с мистером Пэрришем в Испанию и не проявить свою мудрость там?
— Если ты не замолчишь… — начал было Майкл, но в эту минуту между ним
и Арни оказалась высокая седая женщина с величественным выражением на
смуглом лице. Не говоря ни слова, она спокойно выбила чашку из рук Арни.
Послышался звон осколков. Арни гневно взглянул на женщину, но вдруг робко
заулыбался и, опустив голову, уставился в пол.
— А, это ты, Филис! — пробормотал он.
— Убирайся прочь от буфета, — приказала Филис.
— Да ведь я чаек пью, — ответил Арни, но послушно повернулся и отошел,
шаркая ногами, грузный, стареющий, с растрепанными седыми волосами,
прилипшими к высокому потному лбу.
— Мистер Арни не пьет, — заявила Филис буфетчику.
— Слушаюсь, мэм.
— Боже милосердный! — обратилась женщина к Майклу. — Я готова
растерзать его. Он сводит меня с ума. А ведь в общем-то Арни такой милый
человек!
— Да, да, чудесный человек, — согласился Майкл.
— Он безобразничал? — озабоченно спросила Филис.
— Что вы!
— Боюсь, что его никуда больше не будут приглашать, уже и сейчас все
его избегают, — пожаловалась Филис.