— Пехота! — горько жаловался молодой Спир, сидевший в палатке. — Меня
послали на два года в Гарвард, и я должен был выйти оттуда офицером, а
потом все это отменили, черт бы их побрал! И вот я после двух лет учебы в
Гарвардском университете рядовой пехоты. Что за армия!
— Да, это свинство, — сочувственно отозвался Кренек с соседней койки. —
В армии у нас ужасный кавардак. Все делается по знакомству.
— У меня масса знакомых, — резко сказал Спир. — Иначе как бы я мог
попасть в Гарвард? Но они ничего не могли поделать, когда пришел приказ о
переводе. Моя мать чуть было не умерла, когда узнала об этом.
— Да, — вежливо заметил Кренек, — вот, наверно, был удар для всех твоих
близких!
Майкл обернулся посмотреть, не смеется ли Кренек над юношей из
Гарварда. Кренек служил пулеметчиком в 1-й дивизии, был ранен в Сицилии, а
затем еще раз в день высадки в Нормандии и теперь в третий раз возвращался
в часть. Но Кренек, крепкий, приземистый смуглый паренек из трущоб Чикаго,
искренне жалел молодого барчука из Бостона.
— А что, ребята, — сказал Майкл, — может быть, война завтра окончится?
— Ты что, получил секретное донесение? — спросил Кренек.
— Нет, — спокойно ответил Майкл, — но в «Старз энд Страйпс» [газета,
издававшаяся для американских войск в Европе во время второй мировой
войны] пишут, что русские продвигаются по пятьдесят миль в день…
— Ох, эти русские, — покачал головой Кренек, — я бы не стал слишком
надеяться на то, что русские выиграют для нас войну. В конце концов,
придется послать на Берлин Первую дивизию, и она-то уж разделается с
немцами.
— Ты постараешься снова попасть в Первую дивизию? — спросил Майкл.
— К чертям, — ответил Кренек, покачав головой, и поднял глаза от
винтовки, которую он чистил, сидя на койке. — Я хочу выйти из войны живым.
Все знают, что Первая дивизия самая лучшая в нашей армии. Это
прославленная дивизия, о ней столько писали. Где самый трудный для высадки
участок берега, где нужно взять укрепленную высоту, где нужно возглавить
наступление — там всегда вспоминают о Первой дивизии. Уж лучше здесь на
месте пустить себе пулю между глаз, чем идти в Первую дивизию. Я хочу
попасть в самую заурядную дивизию, о которой никто никогда не слышал и
которая не взяла ни одного города с самого начала войны. Если попадешь в
Первую дивизию, самое лучшее, на что можно рассчитывать, — это еще одно
ранение. Два раза мне давали «Пурпурное сердце», и каждый раз все ребята
во взводе поздравляли меня. Командование всегда направляет в Первую
дивизию самых лучших генералов нашей армии, самых боевых и бесстрашных, а
это значит — прощай, солдатское счастье. С меня всего этого хватит, нужно
дать и другим парням прославиться. — Он снова наклонился над винтовкой и
принялся тщательно протирать металлические части.
— Ну, а как там? — озабоченно спросил Спир. Это был красивый блондин с
волнистыми волосами и мягкими голубыми глазами. При взгляде на него в
воображении невольно вставал длинный ряд гувернанток и тетушек, водивших
его в субботние вечера на концерты Кусевицкого [Кусевицкий, Сергей
Александрович (1874-1951) — русский дирижер и музыкальный деятель;
выдающийся солист-контрабасист; в 1920 году эмигрировал за границу;
возглавлял Бостонский симфонический оркестр в США].
При взгляде на него в
воображении невольно вставал длинный ряд гувернанток и тетушек, водивших
его в субботние вечера на концерты Кусевицкого [Кусевицкий, Сергей
Александрович (1874-1951) — русский дирижер и музыкальный деятель;
выдающийся солист-контрабасист; в 1920 году эмигрировал за границу;
возглавлял Бостонский симфонический оркестр в США]. — Как там вообще в
пехоте?
— Как в пехоте? — сказал Кренек нараспев. — Ножками, ножками, топ,
топ…
— Нет, я серьезно опрашиваю, — настаивал Спир, — как это делается?
Просто берут тебя за шиворот, кидают, куда им вздумается, и тут же
заставляют воевать?
— А ты что, думаешь, все делается постепенно? — сказал Кренек. — Ничего
подобного. Во всяком случае, не в Первой дивизии.
— А ты? — спросил Спир Майкла. — В какой дивизии ты служил?
Майкл направился к своей койке и тяжело опустился на нее.
— Я не был ни в какой дивизии. Я был в службе гражданской
администрации.
— Служба гражданской администрации, — сказал Спир, — вот куда меня
должны бы послать.
— Ты был в службе гражданской администрации? — удивился Кренек. — А как
же ты ухитрился получить там «Пурпурное сердце»?
— Меня сшибло французское такси в Париже. У меня была сломана левая
нога.
— В Первой дивизии ты никогда не получил бы «Пурпурное сердце» за такую
чепуху, — с гордостью сказал Кренек.
— Нас было в палате двадцать человек, — объяснил Майкл. — Однажды утром
пришел какой-то полковник и всем вручил медали.
— Пять очков?! [в американской армии существовал порядок, согласно
которому по окончании войны из армии увольнялись в первую очередь те
военнослужащие, которые имели большее количество так называемых очков;
награжденным медалью «Пурпурное сердце» прибавлялось пять очков] —
воскликнул Кренек. — Это неплохо. Когда-нибудь ты будешь благодарить бога
за то, что тебе покалечили ногу.
— Боже мой! — воскликнул Спир. — Что у нас творится: человека со
сломанной ногой направляют в пехоту.
— Она уже не сломана, — сказал Майкл. — Она работает. Хотя внешне моя
нога выглядит плохо, но доктора гарантируют, что она будет действовать,
особенно в сухую погоду.
— Пусть даже так, — продолжал Спир, — почему бы тебе не вернуться в
свою гражданскую администрацию?
— Если ты в звании сержанта и ниже, — монотонно проговорил Кренек, —
никто не станет беспокоиться, чтобы послать тебя обратно в свою часть. От
сержанта и ниже — это все взаимозаменяемые детали.
— Спасибо, Кренек, — спокойно ответил Майкл. — Это самое приятное из
того, что говорили обо мне за последние месяцы.
— Какая твоя военно-учетная специальность? — спросил Кренек.
— Семьсот сорок пять.
— Семьсот сорок пять. Стрелок.