— Ты не должен
допустить, чтобы тебя послали туда, где нет друзей, которые сумеют тебя
защитить…
— Хорошо, — тихо сказал Майкл, взяв Ноя за руку, — я пойду с тобой.
Но сказал он это не потому, что считал себя человеком, который
нуждается в друзьях.
34
Какой-то военный священник, ехавший на джипе, подобрал их по другую
сторону Шато-Тьерри. День был пасмурный, и в старых памятниках на
кладбищах, в поржавевших проволочных заграждениях времен прошлой войны
чувствовался мрачный дух запустения.
Священник, еще молодой человек с южным акцентом, оказался очень
разговорчивым. Он был прикомандирован к истребительной группе и теперь
направлялся в Реймс, чтобы выступить в качестве свидетеля по делу одного
пилота, которого должен был судить военный суд.
— Бедный мальчик, — говорил священник, — трудно представить себе
лучшего парня. Имеет прекрасный послужной список, двадцать два боевых
вылета, сбил один немецкий самолет наверняка и два предположительно, и,
несмотря на все это, полковник лично просил меня не выступать в качестве
свидетеля. Но я считаю своим христианским долгом быть там и сказать свое
слово в суде.
— Что же он натворил? — спросил Майкл.
— Нарушил общественный порядок на вечере, устроенном Красным Крестом:
помочился на пол во время танцев.
Майкл ухмыльнулся.
— Поведение, недостойное офицера, говорит полковник, — раздраженно
сказал священник. — Парень был немного выпивши, и я не знаю, что ему
взбрело в голову. Я лично заинтересован в этом деле: я имел длительную
переписку с офицером, который ведет защиту. Он очень ловкий парень,
прихожанин епископальной церкви, до войны был адвокатом в Портленде. Да,
сэр. И полковнику не удастся помешать мне сказать то, что я должен
сказать, и он хорошо знает об этом. Да ведь полковник Баттон, — с
негодованием воскликнул священник, — меньше чем кто-либо другой, имеет
право отдавать под суд человека по такому обвинению. Я намерен рассказать
суду о проделках полковника на танцах в Далласе, в самом сердце
Соединенных Штатов Америки, в присутствии американских женщин. Можете мне
не верить, но полковник Баттон, в полной парадной форме, помочился в кадку
с пальмой в танцевальном зале одной из гостиниц в центре города. Я видел
это собственными глазами. Но ведь у него большой чин, и это дело замяли.
Но теперь все это выплывет наружу. Я этого так не оставлю.
Пошел сильный дождь. Вода лила ручьем на старые земляные сооружения и
прогнившие деревянные столбы, на которых в 1917 году была натянута
проволока. Священник сбавил скорость, всматриваясь в дорогу через
затуманенное ветровое стекло. Ной, сидевший впереди рядом со священником,
действовал ручным стеклоочистителем.
Ной, сидевший впереди рядом со священником,
действовал ручным стеклоочистителем. Они проезжали мимо небольшого
кладбища, расположенного возле дороги, где были похоронены французы,
погибшие при отступлении в 1940 году. На некоторых могилах были поблекшие
искусственные цветы, а посредине стояла небольшая статуя святого в
застекленном ящике, установленная на сером деревянном пьедестале. Майкл
отвернулся от священника, думая о том, как переплетаются события разных
войн. Священник резко затормозил и задом подвел машину к маленькому
французскому кладбищу.
— Это будет очень интересный снимок для моего альбома, — сказал
священник. — Не встанете ли вы, ребята, вот здесь, перед этим кладбищем?
Майкл и Ной вышли из машины и стали перед оградой: «Pierre Sorel, —
прочитал Майкл на одном из крестов, — Soldat premiere classe, ne 1921,
mort 1940» [Пьер Сорель, рядовой первого класса, родился в 1921 году, умер
в 1940 году (франц.)]. Искусственные лавровые листья, обвитые черными
траурными лентами, пролежали под проливными дождями и жарким солнцем вот
уже больше четырех лет.
— С начала войны у меня накопилось больше тысячи фотографий, — сказал
священник, деловито орудуя блестящей «лейкой». — Это будет ценнейшая
коллекция. Чуть левее, пожалуйста, ребята. Вот так. — Щелкнул затвор. —
Прекрасный аппаратик, — с гордостью сказал священник. — Можно снимать при
любом освещении. Я выменял его у пленного фрица за двадцать пачек сигарет.
Только фрицы умеют делать хорошие фотоаппараты. У них есть терпение,
которого не хватает нам. Теперь, ребята, дайте мне адреса ваших родных в
Штатах, я отпечатаю две лишних карточки и пошлю им: пусть посмотрят, как
хорошо вы выглядите.
Ной назвал священнику адрес Плаумена в Вермонте для передачи Хоуп.
Священник аккуратно записал адрес в блокнот в черном кожаном переплете с
крестом.
— Насчет меня не беспокойтесь, — сказал Майкл. Ему не хотелось, чтобы
мать и отец увидели на фотографии своего сына, такого худого,
изможденного, в плохо подогнанном обмундировании, стоящего под дождем на
обочине дороги перед кладбищем, где похоронены десять молодых французов. —
Мне не хочется доставлять вам хлопоты, сэр.
— Чепуха, мой мальчик. Есть, же у тебя такой человек, которому будет
приятно получить твою фотографию. Не поверите, сколько теплых писем я
получаю от родителей, которым я посылал фотографии их сыновей. Ты такой
симпатичный, даже красивый парень, наверное, у тебя есть девушка, которой
хотелось бы иметь твою карточку на столике возле кровати.
Майкл задумался.
— Мисс Маргарет Фримэнтл, — сказал он, — Нью-Йорк, Десятая улица, дом
двадцать шесть. Это как раз то, чего ей не хватает на столике у кровати.
Пока священник записывал адрес в свой блокнот, Майкл думал о том, как
Маргарет получит его фотографию с запиской священника в своей уютной
квартирке на тихой улице Нью-Йорка.