Но если предположить обратное,
знать об этом опасно.
Мысли Сюзан вернулись к отцу. Ленджилл сказал ей и тете Корд, что
Океанская Пена сбросила Пата на землю, а потом размозжила ему голову
копытом. У них не было оснований ему не верить. Но Френ Ленджилл
сказал другу Уилла, что в Меджисе только четыреста породистых лошадей,
а вот это наглая ложь.
Уилл повернулся к Быстрому, чему она только порадовалась.
С одной стороны, она хотела, чтобы он остался, стоял рядом с ней
под плывущими по траве длинными тенями облаков… но они слишком долго
пробыли вместе. Впрочем, едва ли кто мог увидеть их, очень уж далеко
они забрались, но мысль эта не успокаивала, а, наоборот, будоражила
еще больше.
Он поправил стремя, висевшее пониже упрятанного в чехол копья
(шея Быстрого подрагивала, как бы говоря: пора в путь), снова
повернулся к Сюзан. Она едва не лишилась чувств, почувствовав на себе
его взгляд: это {ка,} сомнений быть не могло. Сюзан, однако,
попыталась сказать себе, что за {ка} она принимает дим [В реальности
Роланда выражение «дим» соответствует нашему «дежа-вю».] — ощущение
того, что с ней такое уже было, но быстро поняла, что обманываться не
стоит. Это не дим. Она вышла на дорогу, и ей не оставалось ничего
другого, как пройти ее до конца.
— Мне бы хотелось сказать тебе кое-что еще. Не хочу возвращаться
к началу, но должен.
— Нет, — выдохнула Сюзан. — Мы уже поставили точку.
— Я сказал, что полюбил тебя и меня охватила ревность. — Впервые
голос у него чуть дрогнул. В ужасе она увидела, что его глаза
наполнились слезами. — Но это еще не все. Не все.
— Уилл, я не хочу… — Она ткнулась лицом в бок лошади. Он взял
ее за плечо, развернул к себе. Мягко, потому что она в общем-то и не
сопротивлялась. Она беспомощно смотрела ему в лицо, видела, какой он
еще юный, как далеко он от родного дома, и внезапно осознала, что ей
перед ним не устоять. Она хотела его всей душой, жаждала его. И с
радостью отдала бы год жизни, чтобы прикоснуться к его щекам и ощутить
ладонями его кожу.
— Тебе недостает отца, Сюзан?
— Да, — прошептала она. — У меня до сих пор щемит сердце.
— Точно так же мне недостает матери. — Теперь обе его руки лежали
у нее на плечах. Один глаз он прищурил. Слезинка прокладывала
серебристую дорожку по его щеке.
— Она умерла?
— Нет, но что-то случилось. С ней. По отношению к ней. Черт! Как
я могу об этом говорить, если даже не знаю, что и думать? В
определенном смысле она умерла. Для меня.
— Уилл, это же ужасно.
Он кивнул.
— В последний раз, когда мы виделись, она так посмотрела на меня,
что этот взгляд останется со мной до гробовой доски. Стыд, любовь,
надежда, все смешалось в нем.
Стыд, потому что я все видел и знал.
Надежда, что я пойму и прощу… — Он глубоко вздохнул. — В тот вечер,
когда обед подходил к концу, Раймер сказал что-то забавное. Все
рассмеялись…
— Если я и смеялась, то лишь потому, чтобы не выделяться среди
остальных, — вставила Сюзан. — Мне он не нравится. Я думаю, он все
время плетет какие-то заговоры.
— Вы все смеялись, а я посмотрел в дальний конец стола. На Олив
Торин. И на мгновение… только на мгновение… подумал, что она — моя
мать. То же лицо. Лицо, которое увидел я однажды утром, открыв не ту
дверь не в тот час и столкнувшись с матерью и ее…
— Замолчи! — Она подалась назад, подальше от его рук. Внутри у
нее все пришло в движение. Все запоры, стены, плотины, которые она с
таким упорством возводила, рухнули в один миг. — Замолчи, просто
замолчи, не хочу я о ней слушать.
Она схватила поводья Пилона, но мир подернулся пеленой слез.
Сюзан зарыдала. Почувствовала на плечах его руки, разворачивающие ее к
себе, сопротивляться не стала.
— Мне так стыдно, — пробормотала она. — Мне стыдно, и я напугана.
Я забыла лицо моего отца и… и…
{И я никогда не смогу его найти,} хотела сказать она, но говорить
ей не пришлось вовсе. Он закрыл ей рот поцелуями. Поначалу она только
позволяла себя целовать… а потом уже целовала сама, яростно и
отчаянно. Большими пальцами осторожно стирала влагу из-под его глаз,
потом, как и хотела, прикоснулась к щекам ладонями. И испытала ни с
чем не сравнимые ощущения: еще мягкая, не знающая бритвы щетина
наэлектризовала все ее тело. Она обхватила его шею руками, их губы
слились, они целовались и целовались меж двух лошадей, которые
переглянулись и опять принялись щипать траву.
9
To были лучшие поцелуи в его жизни, не забывающиеся никогда:
мягкая податливость ее губ, подпирающие их изнутри ровные и твердые
зубы. Страстные поцелуи, без тени застенчивости. Остались в памяти и
аромат ее дыхания, и упругость тела. Его рука скользнула к ее левой
груди, легонько сжала, почувствовала, как бьется ее сердце. Вторая
рука поднялась выше и зарылась в волосы. Их шелковистость он запомнил
навсегда.
А потом она отпрянула, с горящим от страсти лицом, одна рука
коснулась губ, которые распухли от его поцелуев. Из уголка нижней
текла маленькая струйка крови. Ее глаза, широко раскрытые, не
отрывались от его глаз. Грудь вздымалась и опадала, словно после
долгого забега. А между ними пробегали волны, которых ему больше не
довелось испытать.
— Хватит. — Голос ее дрожал. — Пожалуйста, хватит.