Сначала ехали вдоль Спуска, потом повернули
в полосу зарослей, которую местные называли Плохая Трава, и, наконец,
углубились в пустыню. Впереди торчали лишь иззубренные скалы, посреди
которых, они это знали, в земле темнела щель, образовавшаяся словно от
удара топора, которым в ярости маханул какой-то разгневанный бог.
Границу Спуска и скалы разделяло миль шесть. Путь их проходил по
равнине. Лишь в одном месте они увидели торчащую из плоской земли
скалу, похожую на палец, согнутый в первой фаланге. Под скалой
зеленела полянка, формой напоминающая бумеранг. Когда Катберт
заулюлюкал, чтобы услышать, как его голос эхом отражается от скал,
стайка ушастиков-путаников сорвалась с полянки и умчалась на
юго-восток, к Спуску.
— Это Скала Висельников, — пояснил Роланд. — У основания бьет
ключ… говорят, единственный в этих местах.
То были первые слова, произнесенные Роландом с того момента, как
они отправились в путь, но Катберт и Ален, следующие за Роландом,
облегченно переглянулись. Последние три летние недели дались им
нелегко. Роланд сказал, что они должны выжидать, обращать особое
внимание на пустяки, а главное, подмечать уголком глаза, но ни
Катберт, ни Ален не доверяли тому ореолу мечтательности, которым
окутал себя в эти дни Роланд, найдя для себя особую модель плаща Клея
Рейнолдса. Между собой они об этом не говорили: не было нужды. Оба
знали — начни Роланд приударять за красоткой, которую мэр Торин
определил себе в наложницы (а кому еще мог принадлежать длинный
золотистый волос?), их ждут очень большие неприятности. Но с девушкой
Роланд вроде бы не общался, во всяком случае, новых волосков на его
рубашках они не находили, а сегодня он стал самим собой, отбросив этот
воображаемый плащ. Временно, наверное. А если им повезет, то и
навсегда. Им оставалось только ждать и надеяться. В конце концов {ка}
скажет свое слово. Так было всегда.
В миле от скал сильный морской бриз, всю дорогу дувший им в
спину, внезапно пропал, и они услышали низкий атональный вой,
исходящий из щели в земле, которую называли каньон Молнии. Ален
натянул поводья, лицо его сморщилось, словно он надкусил какой-то
очень уж кислый фрукт. Подумал он о сильной руке, перебирающей
пригоршню острых камешков. Канюки кружили над каньоном, словно их
притягивал этот звук.
— Дозорному это не нравится, Уилл. — Пальцы Катберта забарабанили
по птичьему черепу. — И мне тоже. Чего мы сюда подались?
— Считать, — ответил Роланд. — Нам поручили все сосчитать и все
увидеть, и мы здесь, чтобы считать и смотреть.
— Да, конечно. — Катберт успокаивающе похлопал лошадь по шее,
низкий ноющий вой червоточины тревожил ее.
— Нам поручили все сосчитать и все
увидеть, и мы здесь, чтобы считать и смотреть.
— Да, конечно. — Катберт успокаивающе похлопал лошадь по шее,
низкий ноющий вой червоточины тревожил ее. — Тысяча шестьсот
четырнадцать рыболовных сетей, семьсот маленьких рыбацких лодок,
двести сорок баркасов, семьдесят волов, существование которых никто не
признает, и, к северу от города, одна червоточина. Что бы сие
означало?
— Это мы и собираемся выяснить, — ответил ему Роланд.
Они двинулись на звук, и, хотя никому из них он не нравился,
никто не предложил повернуть назад. Во-первых, они почти у цели, а
во-вторых, Роланд прав… это их работа. А кроме того, их разбирало
любопытство.
Устье каньона завалили срубленными ветками, как и предупреждала
Сюзан. К осени на большинстве листва бы засохла, но пока листья
оставались зелеными и закрывали вид на каньон. По центру вниз уходила
тропа, но слишком узкая для лошадей (они могли заартачиться и не
пойти). Да и сумерки уже начали сгущаться.
— Мы пойдем вниз? — спросил Катберт. — Пусть ангел-регистратор
отметит, что я против, хотя это и не мятеж.
Роланд не собирался вести их через груду нарубленных веток к
источнику звука. Во всяком случае сейчас, когда он понятия не имел,
что собой представляет червоточина. За последние несколько недель он
не раз спрашивал о ней, но вразумительных ответов не получал. «Я бы
держался подальше», — посоветовал ему шериф Эвери. Так что больше
всего о червоточине рассказала ему Сюзан в ночь их первой встречи.
— Расслабься, Берт. Вниз мы не пойдем.
— Хорошо, — выдохнул Ален, и Роланд улыбнулся.
По западному краю каньона тянулась тропа, крутая и узкая, но при
должной осторожности вполне проходимая. По ней они и направились
гуськом, остановившись один раз, чтобы разобрать завал, сбрасывая
куски сланцевой глины и камни в воющую пропасть справа от себя. Когда
они расчистили тропу и уже собрались сесть на коней, большая птица
поднялась над краем каньона, отчаянно замахав крыльями. Роланд
схватился за револьверы, увидел, что Катберт и Ален повторили его
движение. Забавно, конечно, учитывая, что револьверы, аккуратно
завернутые в промасленную ткань, хранились под половицами в бункере
«Полосы К».
Они переглянулись, ничего друг другу не сказали (словами,
поскольку взгляды были более чем красноречивы) и поехали дальше.
Роланд обнаружил, что воздействие червоточины со временем усиливается
— к такому звуку привыкания не возникало. Наоборот, чем дольше ты
находился в непосредственной близости от каньона Молнии, тем глубже
проникал звук в твой мозг.