Последовала долгая пауза, а потом Сюзан расхохоталась. Смеялась
до колик в животе, до слез, которые покатились у нее по щекам.
— Ты хочешь сказать, что В-в-волк… пес м-м-мэра, проник в
примерочную и сжевал мое платье для… — Закончить фразу она не
смогла. Смех не позволил.
— Да, — ответила Мария. В смехе Сюзан она не находила ничего
необычного. Она вообще мало чему удивлялась, чем и нравилась Сюзан. —
Но его-то винить нельзя, собака следует естественным инстинктам, если
ее никто не останавливает. Это служанки первого этажа… — У нее
перехватило дыхание. — Я надеюсь, мамик, ты не скажешь об этом мэру
или Кимбе Раймеру?
— Мария, что ты несешь? За кого ты меня принимаешь?
— Нет, мамик, я тебя очень ценю и люблю, но лучше
подстраховаться. Вот что я хочу сказать. В жаркие дни служанки иногда
перекусывают в примерочной. Она находится в тени сторожевой башни, это
самая прохладная комната в доме, прохладнее даже зала приемов.
— Я помню. — Она представила себя за ленчем в изжеванном Волком
платье и вновь захихикала. — Продолжай.
— Добавить больше нечего, мамик. — По тону Марии чувствовалось,
что остальное она полагает слишком уж очевидным. — После себя служанки
оставляют крошки. Я полагаю. Волк их учуял, а на этот раз дверь
оставили открытой. Покончив с крошками, он принялся за платье. Устроил
себе ужин из двух блюд.
Тут они рассмеялись вместе.
3
Но она не смеялась, вернувшись домой. Корделия Дельгадо, которая
пребывала в полной уверенности, что счастливейшим днем ее жизни станет
тот, когда она наконец выпроводит доставляющую столько хлопот
племянницу за дверь и в процессе дефлорации будет поставлена жирная
точка, вскочила со стула и метнулась к окну, как только услышала,
приближающийся топот копыт. Сюзан вместе со служанкой уже два часа как
отбыла для примерки одного из платьев. Корделия не сомневалась, что
Сюзан возвращается, и могла дать руку на отсечение, что возвращение
это не сулит ничего хорошего. В обычной ситуации эта особа в жаркий
день не пустила бы любимую лошадь галопом.
Она наблюдала, нервно потирая руки, как Сюзан рывком остановила
Пилона, по-мужски спрыгнула на землю. Коса у нее расплелась,
золотистые волосы, ее гордость (и проклятие) торчали во все стороны.
Лицо побледнело, за исключением двух пятен румянца на скулах. Корделии
это очень не понравилось. На тех же местах вспыхивал румянец и у Пата,
когда он чего-то боялся или злился.
Корделия стояла у раковины, кусая губы, все также потирая руки.
Скорее бы, скорее выпроводить тебя из дома, думала она. «Ты еще не
набедокурила, не так ли? — прошептала она, когда Сюзан сняла с Пилона
седло и повела жеребца в конюшню.
Скорее бы, скорее выпроводить тебя из дома, думала она. «Ты еще не
набедокурила, не так ли? — прошептала она, когда Сюзан сняла с Пилона
седло и повела жеребца в конюшню. — Не стоит тебе бедокурить, мисс
Юная Красотка. Особенно сейчас, когда осталось совсем немного времени.
Ой, не стоит».
4
Когда Сюзан двадцать минут спустя вошла в дом, от злости и
раздражения тетушки не осталось и следа: Корделия запрятала их
подальше, на самую верхнюю полку шкафа, как прячут опасное оружие, к
примеру, револьвер. Она сидела в кресле-качалке, вязала, и на ее лице,
когда она повернулась к Сюзан, не отражалось никаких эмоций. Она
наблюдала, как девушка подошла к раковине, умылась холодной водой. А
вместо того чтобы вытереться полотенцем, выглянула в окно. И выражение
ее лица напугало Корделию. Девушке было явно на по себе, она буквально
не находила себе места. Корделия же относила все на счет детских
капризов.
— Хорошо, Сюзан, — заговорила она ровным, выдержанным голосом.
Эта девчонка и представить себе не могла, какими усилиями давался ей
этот тон. Для этого надо самой столкнуться со своевольным подростком.
— Что тебя гложет?
Сюзан повернулась к ней. Корделия Дельгадо восседала в
кресле-качалке, спокойная, как скала. В тот момент у Сюзан возникло
жгучее желание броситься на тетку и в кровь изодрать это тощее
лицемерное лицо, крича: «Это твоя вина! Твоя! Только твоя!» Ее словно
вымазали в грязи, более того, она сама стала грязью, а ведь
ничегошеньки не произошло. Вот что повергало ее в ужас. По-настоящему
ничего и не было.
— Это заметно? — выдавила она из себя.
— Разумеется, заметно. — ответила Корделия. — А теперь
рассказывай, девочка. Он полез на тебя?
— Да… нет… нет.
Тетя Корд все вязала, лишь ее брови поднялись: она ожидала
продолжения.
И Сюзан рассказала ей, что произошло, бесстрастным голосом,
задрожавшим только в самом конце. А тетя Корд начала успокаиваться.
Может, она волнуется напрасно, может, причина для тревоги только в
том, что девочка чересчур нервничает.
Новое платье, естественно, еще не закончили: хватало других дел.
Мария с рук на руки передала Сюзан плосколицой Кончетте Моргенштерн,
главной портнихе, которая без лишних слов увела ее в примерочную на
первом этаже: если бы непроизнесенные слова оборачивались золотом,
думала Сюзан, то Кончетта могла бы помериться богатством с сестрой
мэра, о состоянии которой ходили легенды.
Синее платье с бисером висело на безголовом манекене.