Пугающее лицо, однако то местечко,
которого коснулась ведьма, полыхнуло огнем, и она не могла оторвать
глаз от своего невольного попутчика. А какие у него волосы под этой
дурацкой шляпой?
— Говори, Сюзан.
— Если тебя и твоих друзей пригласят за стол мэра, вы, возможно,
увидите меня. Если ты увидишь меня, Уилл, пусть это будет наша первая
встреча. Ты познакомишься с мисс Дельгадо, а я — с мистером Диаборном.
Ты понял, что я хочу сказать?
— До последней буквы. — Он задумчиво смотрел на Сюзан. — Разве ты
прислуга? Если твой отец был главным конюхом феода, ты…
— Что я делаю, а чего — нет, значения не имеет. Обещай, что наша
встреча в Доме-на-На-бережной, если она произойдет, будет первой.
— Обещаю. Но…
— Больше никаких вопросов. Мы уже подходим к тому месту, где
должны расстаться, и я хочу тебя кое о чем предупредить…
расплатиться за поездку на твоем великолепном скакуне. Если вы будете
обедать с Торином и Раймером, то за его столом кроме вас будут и
другие чужестранцы. Скорее всего трое мужчин, которых Торин нанял
охранять его и дворец.
— Не помощники шерифа?
— Нет. Они подчиняются только Торину… и, возможно, Раймеру.
Зовут их Джонас, Дипейп и Рейнолдс. Мне кажется, парни они крутые…
хотя молодость Джонаса осталась в столь далеком прошлом, что он,
возможно, и не помнит, а была ли она у него.
— Джонас — главный?
— Да. Он хромает, волосы падают на плечи, как у женщины, голос
дрожит, как у старика… но я думаю, он опаснее остальных. Я полагаю,
за этой троицей числится многое из того, что ты и твои друзья даже
представить себе не можете.
А почему она ему об этом сказала? На этот вопрос Сюзан ответить
не могла. Может, из благодарности. Он же пообещал сохранить в секрете
их ночную встречу, а по нему чувствовалось, что слово свое он держит.
— Я это учту. Спасибо за предупреждение. — Они поднимались по
длинному пологому склону. В небе неистово горела Древняя Матерь. —
Телохранители. Телохранители в сонном маленьком Хэмбри. Странные
настали времена, Сюзан. Очень странные.
— Да. — Она сама не раз задумывалась насчет Джонаса, Дипейпа и
Рейнолдса, но не могла найти причины, обусловливающей их присутствие в
городке. Они прибыли по просьбе Раймера, по его решению? Скорее
всего… Торин не из тех, кто мог {додуматься} о приглашении
телохранителей. Равный шериф и его люди вполне устраивали мэра…
однако… почему?
Они поднялись на холм. Внизу сбились в кучку дома — город Хэмбри.
Горели лишь несколько огней. Самые яркие — в «Приюте путников». Даже
сюда теплый ветер доносил мелодию «Эй, Джуд», исполняемую на разбитом
пианино, и нестройный хор пьяных голосов. А вот трое мужчин, о которых
она предупреждала Уилла Диаборна, наверняка не пели: стояли {у} стойки
бара, наблюдая за остальными холодными глазами.
Они не из певцов, эта
троица. Каждый с вытатуированным на правой руке маленьким синим
гробом, одним торцом «сваливающимся» в выемку между большим и
указательным пальцем. Она хотела рассказать об этом Уиллу, но решила,
что скоро он все увидит собственными глазами. Вместо этого она указала
на темный предмет, висящий на цепи чуть ниже вершины.
— Видишь?
— Да. — Он тяжело вздохнул. — Не его ли мне надобно остерегаться,
как никакого другого? Ужели это ужасный почтовый ящик миссис Бич?
— Да. И здесь мы должны расстаться.
— Если ты так говоришь, то расстанемся. Однако мне хотелось бы…
— В этот самый момент ветер переменился, как иногда случается летом, и
с силой подул с запада. Запах морской соли мгновенно исчез вместе с
пьяными голосами. А заменил их звук несравненно более мрачный, от
которого по спине Сюзан всегда бежали мурашки. Низкий, атональный, вой
сирены, включенной человеком, которому больше не хочется жить.
Уилл отступил на шаг, глаза его широко раскрылись, вновь она
заметила, как руки метнулись к поясу, словно хотели что-то схватить.
— Во имя богов, что это?
— Это червоточина, — тихо ответила она. — Из каньона Молнии.
Никогда о них не слышал?
— О них слышал, саму — никогда. Господи, да как это можно
выносить? Она словно {живая?}
Таких мыслей у Сюзан раньше не возникало, но теперь она подумала,
что Уилл, похоже, прав. Словно некий занемогший фрагмент ночи обрел
голос и пытается петь.
По телу Сюзан пробежала дрожь. Быстрый почувствовал усилившееся
давление ее колен и тихонько заржал, выгнув шею, чтобы посмотреть на
нее.
— В это время года мы не часто слышим ее так отчетливо. Осенью
люди сжигают ее, чтобы она угомонилась.
— Я не понимаю.
А кто понимал? Кто что понимал? О боги, да они даже не могли
отключить те несколько насосов в СИТГО, что еще качали нефть, хотя
половина из них визжали, как свиньи на бойне. В эти дни любой
работающий механизм считался за благо.
— Летом, когда есть время, конюхи и ковбои свозят обрубленные
сучья в каньон Молнии. Как высохшие, так и еще зеленые. Последние даже
лучше, потому что нужен дым, по возможности густой. Каньон Молнии
очень короткий, с отвесными стенами. Похож на трубу, лежащую на боку,
понимаешь?
— Да.
— По традиции сучья жгут в утро Жатвы — на следующий день после
Ярмарки, пира и праздничного костра.
— В первый день зимы.
— Да, хотя в этих местах до зимы еще далеко. Случается, что от
традиции отходят, если ветры очень уж разгуливаются или этот звук
становится чересчур сильным. Он воздействует на домашний скот: коровы
перестают доиться, никто не может уснуть.
— Наверное, иначе и быть не может.