15
Мужчина влетел в комнату и широкими шагами пересек ее, прежде чем
Роланд успел открыть глаза (прежде чем женщина, лежащая рядом с ним,
начала соображать, что в комнате они не одни). Высокий, стройный, в
вылинявших джинсах и пропыленной рубашке из синей шамбре [шамбре —
платьевая и рубашечная ткань.], темно-серой шляпе с лентой из змеиной
кожи. По бедрам били видавшие виды кожаные кобуры. Из них выглядывали
отделанные сандаловым деревом рукоятки револьверов, которые мальчику
предстояло пронести по землям, каких этот хмурый мужчина с
пронзительными синими глазами и представить себе не мог.
Роланд начал действовать, еще не открыв глаз.
Скатился влево,
сунул руку под кровать. Быстрота его движений завораживала, даже
пугала… Сюзанна все видела, видела отчетливо… но мужчина в
вылинявших джинсах оказался проворнее. Он схватил мальчика за плечо и
дернул, вышвырнув его из постели на пол. Мальчик распластался на
досках, рука его вновь метнулась под кровать со скоростью молнии. Но
мужчина в джинсах придавил пальцы каблуком, прежде чем они успели
добраться до цели.
— Мерзавец! — вырвалось у мальчика. — Ах ты, мер…
Вот тут его глаза открылись, он поднял голову и увидел, что
нарушивший их уединение мерзавец — его отец.
Проститутка уже сидела, с припухшими глазами, на ее лице читалось
раздражение.
— Эй ты! — воскликнула она. — Какого черта! Сюда нельзя вот так
заходить. Нельзя! Если я сейчас закричу…
Не обращая на нее ни малейшего внимания, мужчина вытащил из-под
кровати два пояса. Каждый с револьвером в кобуре. Большими
револьверами, на диво большими, учитывая, что в этом мире
огнестрельное оружие было редкостью, но не такими большими, как
торчали из кобур отца Роланда, с рукоятками, инкрустированными
деревянными пластинами. Когда шлюха увидела револьверы на бедрах
незваного гостя и те, что он держал в руках… те, что болтались на
бедрах ее юного клиента до того, как она привела его в свою комнату и
лишила всего вооружения, за исключением одного орудия, наиболее ей
знакомого, от раздражения на ее лице не осталось и следа. Мгновенно
сработал инстинкт самосохранения. Она соскочила с кровати, метнулась к
двери и исчезла за ней, сверкнув на солнце голым задом.
Ни отец, стоящий у кровати, ни сын, лежащий голый на полу, даже
не взглянули на нее. Мужчина в джинсах поднял пояса с револьверами,
которые Роланд накануне взял из арсенала под казармой, отомкнув дверь
ключом Корта. Потряс ими перед лицом Роланда, как трясут изгрызанной
одеждой перед мордой щенка, у которого режутся зубы. Тряхнул с такой
силой, что один из револьверов выпал из кобуры. Несмотря на то что
Роланд еще не пришел в себя от изумления, револьвер он поймал на лету.
— Я думал, ты на западе. В Крессии. Преследуешь Фарсона и его…
Отец Роланда отвесил ему затрещину. Мальчишка отлетел в дальний
угол, из уголка рта заструилась кровь. Инстинктивно Роланд подумал о
том, что надо поднять револьвер, который он все держал в руке и…
Стивен Дискейн смотрел на него, уперев руки в бока. Мысль сына он
прочел до того, как тот ее окончательно сформулировал. И губы Стивена
разошлись в безрадостной улыбке, обнажив не только зубы, но и десны.
— Пристрели меня, если сможешь. Почему нет? Доверши начатое. О
боги, я сочту это за счастье!
Роланд положил револьвер на пол и отодвинул тыльной стороной
ладони.
Он не хотел, чтобы его пальцы оказались в непосредственной
близости от спускового крючка. Они уже не полностью подчинялись ему,
эти пальцы. Он узнал об этом вчера, аккурат после того, как сломал
Корту нос.
— Отец, вчера я выдержал испытание. Я отнял палку Корта. Я
победил. Я — мужчина.
— Ты дурак, — ответил отец. Улыбка исчезла. Он разом постарел,
осунулся. Тяжело опустился на шлюхину кровать. Посмотрел на пояса с
кобурами, что держал в руке, выронил их на пол. — Ты —
четырнадцатилетний дурак, а это самый худший тип дураков. — Он вскинул
голову, вновь пылая яростью, но Роланд не возражал: ярость, она куда
лучше, чем покорность судьбе, признак старости. — С того момента как
ты научился ходить, я знал. что ты не гений, но до вчерашнего дня не
верил, что ты идиот. Позволить ему заманить себя в ловушку, как корову
на бойню! Боги! Ты забыл имя своего отца! Скажи это!
Вот тут разозлился и мальчик. Как раз вчера лицо отца ни на
секунду не покидало его, оставаясь с ним во всех его деяниях.
— Это неправда! — прокричал он из угла, сидя голой задницей на
занозистых досках пола, прижимаясь спиной к стене. Солнечный свет,
вливаясь в окно, касался пушка на его не знающей бритвы щеке.
— Это {правда,} щенок! Глупый щенок! Извиняйся, а не то я спущу с
тебя шку…
— Я видел их вместе! — взорвался Роланд. — Твою жену и твоего
министра… твоего мага! Я видел отметину его рта на ее шее! {На шее
моей матери!} — Он потянулся за револьвером, поднял его, но, даже
сгорая от стыда и ярости, не позволил пальцам приблизиться к
спусковому крючку. Револьвер подмастерья он держал за металл ствола. —
Сегодня я оборву жизнь этого предателя и соблазнителя, и если у тебя
не хватает мужества помочь мне в этом, по крайней мере ты можешь
отойти в сторону и не мешать…
Один из револьверов Стивена покинул кобуру на его бедре и
оказался в руке, прежде чем глаз Роланда уловил какое-то движение.
Единственный выстрел громом прогремел в комнатенке. Прошла минута,
прежде чем Роланд вновь начал слышать. Подмастерьевского револьвера у
него давно уже не было. Его вышибло из руки, до сих пор дрожащей
мелкой дрожью. Он вылетел в окно, превращенный в кусок расплющенного
металла, так и не успев послужить новому хозяину.
Роланд изумленно взирал на отца, тот долго молчал, не сводя глаз
с сына. Теперь на его лице читались спокойствие и уверенность. Такое
лицо Роланд помнил с раннего детства. Усталость и едва сдерживаемая
ярость исчезли, как вчерашние раскаты грома. Наконец Стивен заговорил:
— Я сказал неправду и извиняюсь перед тобой. Ты не забыл моего
лица, Роланд. Но все-таки ты сглупил, позволил себе поддаться на
уловку хитреца, с которым тебе никогда не сравниться.