2
Тетя Корд стояла у плиты в домашнем халате, но с уже уложенными
волосами. Она сварила себе овсяную кашу; наполнила тарелку и понесла к
столу. Едва тетя повернулась к ней с тарелкой в руках, Сюзан поняла,
что без очередной ссоры не обойтись, губы Корделии пренебрежительно
дернулись, она неодобрительно глянула на апельсин, который чистила
Сюзан. Тетя все еще злилась из-за серебряных и золотых монет, которые
уже могла бы держать в руке, если б не эта идиотка-ведьма, объявившая,
что Сюзан до осени должна ходить в девственницах.
Но главная причина заключалась в другом. Проще говоря, они до
смерти надоели друг другу. Деньги стали не единственным разочарованием
тети Корд. Она-то рассчитывала, что еще этим летом станет полноправной
хозяйкой домика на Спуске… разве что согласится иногда делить его с
мистером Элдредом Джонасом, к которому Корделия воспылала самыми
теплыми чувствами. А вместо этого они по-прежнему проживали в
городском доме вдвоем, женщина, которой осталось совсем немного
времени, чтобы распрощаться с месячными, тощая, с постной улыбкой на
постном лице и крошечной грудью, едва заметной в платьях под горло с
высоким воротником (шея, как часто говорила она Сюзан, первым делом
выдает возраст), волосами, теряющими каштановый блеск под напором
седины, и юная девушка, умная, пышущая здоровьем, выходящая на пик
своей красоты.
Они терлись друг о друга, как кремень и огниво, каждое
слово могло вызвать искру. Удивляться этому не приходилось: мужчина,
сила любви которого заставляла их любить друг друга, ушел.
— Ты собралась покататься на этой лошади? — спросила, тетя Корд,
ставя тарелку на стол и усаживаясь в полосе солнечного света,
падающего через окно. При мистере Джонасе она никогда бы так не села.
Сильный свет превращал ее лицо в маску. В уголке рта вылезла
лихорадка. Они всегда вылезали у тети Корд, если та плохо спала.
— Да, — ответила Сюзан.
— Тогда тебе надо поплотнее позавтракать. Ты же не вернешься
раньше девяти часов.
— Мне этого хватит. — Сюзан принялась быстрее закидывать в рот
апельсиновые дольки. Она уже чувствовала, куда дует ветер, видела
осуждающий взгляд тети и хотела встать из-за стола до того, как
разразится скандал.
— Почему бы тебе не съесть тарелку каши? — спросила тетя Корд и
помешала ложкой овсянку. Сюзан этот звук напомнил поступь лошадиных
копыт по грязи… или дерьму… и у нее скрутило живот. — Ты не
проголодаешься до ленча, если вдруг задержишься на Спуске. Я думаю,
что такой красивой юной леди нет дела до домашних дел…
— Я уже все сделала. — {И ты знаешь, что} я {все сделала. Я
убрала, весь дом, пока ты сидела у зеркала и прижигала лихорадку.}
Тетя Корд бросила в кашу кусочек сливочного масла… Сюзан не
понимала, как этой женщине удавалось остаться тощей, абсолютно не
понимала… и смотрела, как он медленно тает. На какой-то момент Сюзан
решила, что завтрак может закончиться достаточно мирно. Но тут речь
зашла о рубашке.
— Прежде чем ты выйдешь из дома. Сюзан, я хочу, чтобы ты сняла
тряпку, что сейчас на тебе, и надела одну из новых блуз для верховой
езды, которые прислал тебе Торин на прошлой неделе. По крайней мере ты
можешь показать ему…
Последующие слова растворились во вспышке ярости, хотя Сюзан и не
прерывала тетку. Она провела рукой по рукаву, наслаждаясь мягкостью
ткани, после стольких стирок напоминавшей бархат.
— Эта {тряпка} принадлежала моему отцу!
— Да, Пату, — фыркнула тетя Корд. — Она слишком велика для тебя,
выношена, и ходить в ней просто неприлично. Молодым девушкам еще можно
надевать мужские рубашки с пуговицами до воротника, но тем, у кого
развилась грудь…
Блузы для верховой езды висели на плечиках в углу. Висели уже
четыре дня, но Сюзан так и не собралась отнести их наверх, в свою
комнату. Три: красная, зеленая и синяя, все шелковые, каждая,
несомненно, стоила больших денег. Сюзан ненавидела всю эту роскошь,
показуху. Широкие рукава, раздуваемые ветром, красивые отложные
воротники и, ну как же без этого, вырез на груди, чтобы было куда
посмотреть Торину, если он встретит ее в такой блузе.
Висели уже
четыре дня, но Сюзан так и не собралась отнести их наверх, в свою
комнату. Три: красная, зеленая и синяя, все шелковые, каждая,
несомненно, стоила больших денег. Сюзан ненавидела всю эту роскошь,
показуху. Широкие рукава, раздуваемые ветром, красивые отложные
воротники и, ну как же без этого, вырез на груди, чтобы было куда
посмотреть Торину, если он встретит ее в такой блузе. Но такого
подарка он от нее не дождется, твердо решила Сюзан.
— Моя «развитая грудь», как ты называешь, меня не интересует и не
должна интересовать кого бы то ни было, когда я скачу на лошади, —
отрезала она.
— Возможно, что нет. Но если один из конезаводчиков феода, к
примеру, Ренни, он постоянно на Спуске, как ты знаешь, увидит тебя,
будет совсем неплохо, если он упомянет при Торине, что ты скакала в
блузе, которую подарил тебе мэр. Об этом ты не думаешь? Почему ты
такая упрямая, девочка? Почему никогда не прислушаешься к доброму
совету?
— А тебе что до этого? — спросила Сюзан. — Ты же получила деньги,
не так ли? И получишь еще. После того как он меня оттрахает.
Корделия с побледневшим, перекошенным от злобы лицом перегнулась
через стол и отвесила Сюзан оплеуху.
— Как ты посмела произнести это слово в моем доме, шалава? Как ты
посмела?
Вот тут из глаз Сюзан брызнули слезы… после того, как тетя Корд
назвала этот дом своим.
— Это дом моего {отца!} Его и мой! А у тебя дома нет вовсе! Разве
что казарма, если тебя туда возьмут. Наверняка возьмут. {Почему нет,
тетя?}
Последние две апельсиновые дольки она еще держала в руке. И
швырнула их тетке в лицо, а потом с такой силой откинулась от стола,
что вместе со стулом повалилась на пол. Когда на нее легла тень тетки,
Сюзан лихорадочно поползла в сторону. Волосы висели патлами, в щеке
пульсировала боль, слезы жгли глаза, в горле пересохло. Наконец ей
удалось подняться.
— Ты неблагодарная девчонка. — Вкрадчивый голос Корделии сочился
ядом. — После всего того, что я для тебя сделала, после всего того,
что сделал для тебя Торин. В конце концов, и тот жеребец, на котором
ты скачешь каждое утро, его подарок…
— {ПИЛОН БЫЛ НАШИМ!} — выкрикнула Сюзан, едва не обезумев от
ярости. — {ВСЕ БЫЛО НАШИМ! ЛОШАДИ, ЗЕМЛЯ… ВСЕ ПРИНАДЛЕЖАЛО НАМ!}
— Орать не обязательно.
Сюзан глубоко вздохнула, попыталась взять себя в руки. Отбросила
волосы с лица, открыв красный отпечаток пятерни тети Корд на щеке.
Увидев его, Корделия поморщилась.
— Мой отец никогда бы такого не допустил. — Сюзан заговорила
тише. — Он никогда не разрешил бы мне идти в наложницы к Харту Торину.
Пусть он уважал бы Харта как мэра… или своего босса… он никогда бы
такого не разрешил. И {ты} это знаешь. Знаешь.
Тетя Корд закатила глаза, потом покрутила пальцем у виска,
показывая, что Сюзан совсем спятила.