Мысль о том, что череп найдет кто-то другой, не приходила ему в
голову. Мальчишки беззаботны. Просто удивительно, что им удается
вырастать в мужчин.
Лицо Джонаса оставалось спокойным, но внутри все бушевало. Они
тут побывали, сомнений в этом не было, хотя еще вчера он бы высмеял
любого, кто заикнулся бы об этом. Приходилось признать, что они видели
и цистерны с нефтью, пусть и надежно укрытые ветвями. Если бы не
грачиный череп, он не узнал бы об этом.
— Когда я покончу с ними, их глазницы будут такими же пустыми,
как и твои, сэр Грач, — пообещал он. — Я лично их вычищу.
Он уже замахнулся, чтобы выбросить череп, но передумал: а вдруг
пригодится. С черепом в руке Джонас направился к тому месту, где
оставил лошадь.
7
Корал Торин шагала по Травной улице к «Приюту путников». Во рту у
нее пересохло, голова гудела. Она встала лишь час тому назад, а
похмелье уже совсем ее замучило. В последнее время она слишком много
пила и знала об этом. Практически каждый вечер, хотя на людях
ограничивала себя одним-двумя стаканчиками. Пока, полагала она, никто
не подозревал о ее дурной привычке. А раз никто не подозревал, она
рассчитывала и дальше сохранить все в тайне. Но как еще она могла
переносить своего идиота брата? Этот идиотский город? И, разумеется,
тот заговор, в котором участвуют вся Ассоциация конезаводчиков и по
крайней мере половина крупных фермеров.
— К черту Альянс, — прошептала Корал. — Лучше синица в руке.
Но держала ли она синицу в руке? Или кто-то из них? Сдержит ли
Фарсон свои обещания? Обещания, полученные от человека по фамилии
Латиго и озвученные Кимбой Раймером? Корал терзали сомнения. У
деспотов вошло в привычку забывать о своих обещаниях, а синицы в руке
клевали тебя в пальцы, гадили в ладонь, а потом улетали. Впрочем, все
эти рассуждения не стоили и выеденного яйца — со своей позицией она
уже определилась. Опять же люди всегда хотят есть, пить, гулять и
играть, кто в карты, кто в кости, независимо от того, перед кем они
гнут спины и от чьего имени собираются налоги.
А когда старый демон совести обретал голос, пара-тройка
стаканчиков помогала лишить его дара речи.
Корал остановилась напротив похоронного бюро Крайвена. Смеющиеся
парни, стоя на лесенках, развешивали бумажные фонарики. Им предстояло
зажечься в ночь Жатвы, осветив Равную улицу нежным, мягким светом.
Корал вспомнила, с каким восторгом в детстве смотрела она на эти
фонарики из цветной бумаги, вслушиваясь в треск фейерверков, радостные
крики горожан, звуки музыки, доносящиеся из «Зеленого сердца». За одну
руку ее держал отец, за другую — старший брат Харт.
За одну
руку ее держал отец, за другую — старший брат Харт. Он как раз надел
первую пару брюк.
Ностальгия захлестнула ее, но сладость воспоминаний быстро
сменилась горечью. Ребенок вырос с худосочную женщину, которой
принадлежал салун и бордель (не говоря уже о значительном куске
Спуска), женщину, чьим последним сексуальным партнером стал канцлер ее
брата, женщиной, которая уже не могла не думать о бутылке. Как такое
могло случиться? Ребенок, каким она была, меньше всего на свете хотел
превратиться в такую женщину.
— Где я ошиблась? — спросила она себя и рассмеялась. — О, дорогой
Человек Иисус, где ошибся тот безгрешный ребенок? Можешь сказать
«аллилуйя». — Она спародировала странствующую женщину-проповедника,
которая появилась в городе годом раньше, Питтстон ее звали, Сильвия
Питтстон, и рассмеялась вновь, более естественно. Вновь двинулась к
«Приюту», уже в лучшем настроении.
Шими ухаживал за своими цветами. Помахал ей рукой, она ответила
тем же. Хороший парень этот Шими. Она без труда нашла бы ему замену,
но радовалась тому, что Дипейп не убил его.
Прибранный бар пустовал, но горели все газовые рожки. Шими
вычистил все пепельницы, но Корал знала, что основная уборка лежала на
толстушке, которая стояла сейчас за стойкой. Косметика не могла скрыть
болезненной бледности ее лица и черных кругов под глазами, и шея вся
пошла складками (Корал прекрасно знала, что возраст женщины прежде
всего сказывается на шее).
В баре, под стеклянным взглядом Сорви-Головы, хозяйничала
Красотуля, и если б ей разрешили, стояла бы за стойкой до прихода
Стенли. Красотуля ничего не говорила Корал (понимала, что слова могут
привести к обратному результату), но ясно давала понять, чего хочет. В
проститутках ее больше держать не могли, вот она и хотела встать за
стойку. Такое уже случалось, Корал знала, что женщина-бармен работает
в «Лесной чаще». Выла и еще одна, в «Гленкоуве», но она умерла от
оспы. Красотуля отказывалась понять другое: Стенли Руис еще молод и
здоровье у него куда лучше, чем у нее. И он будет наполнять стаканы
под Сорви-Головой после того, как Красотуля сгниет в могиле.
— Добрый вечер, сэй Торин, — поздоровалась Красотуля, и прежде
чем Корал успела открыть рот, шлюха поставила на стойку стопку и
наполнила ее виски.
Корал с тоской взглянула на стопку. Так они все знают?
— Мне этого не надо, — нервно бросила она. — С чего мне пить
виски, во имя Эльда? Солнце и то еще не зашло! Вылей виски в бутылку,
ради твоего отца, и убирайся отсюда. Кого ты собралась обслуживать в
пять часов? Призраков?
У Красотули вытянулось лицо. Толстый слой штукатурки потрескался.
Она достала из-под стойки воронку, вставила в горлышко бутылки, вылила
в нее виски. Несколько капель упали на стойку, так тряслись ее пухлые
руки (уже без колец, кольца она давно обменяла в продуктовом магазине
на еду).