Другие, более
важные дела, пройдут в намеченные сроки: конкурсы скота и птицы,
выставка лошадей, соревнование стригалей, заседание конезаводчиков и
аукционы: лошадей, свиней, коров, овец. И костер на восходе луны.
Костер, который с незапамятных времен венчал праздник Жатвы. Его не
зажгли бы только в одном случае: если б раньше случился конец света.
— Костер будет гореть, а в нем сгорят чучела, — сказал Элдред
Джонас Ленджиллу. — Это все, что тебе надо сказать. Ничего другого
говорить не нужно.
И теперь Ленджилл видел правоту Джонаса. Она читалась на каждом
лице. На лицах проступала не просто решимость поступить по
справедливости, но и одержимость. Стремление вернуться в стародавние
времена, к ушедшим в глубокое прошлое ритуалам, о которых напоминали
только соломенные пугала с выкрашенными красным руками. Слова гори
огнем родились не на пустом месте. Многие поколения эти обряды не
проводили (разве что тайно, где-то в холмах), но мир «сдвинулся», и
они возвращались.
Говори короче, напутствовал его Джонас. Он дал хороший совет,
дельный. В мирные времена Ленджиллу не хотелось бы иметь с ним дело,
но в смутные времена, как сейчас, он мог принести немалую пользу.
— И пусть боги даруют вам мир. — Ленджилл отступил на шаг, сложил
руки на груди, показывая, что речь его закончена. — Пусть боги даруют
мир нам всем.
— Длинных дней и приятных ночей, — автоматически, хором,
откликнулись сидящие в зале. А потом молча встали, повернулись и
вышли, чтобы заняться делами, какими обычно занимаются горожане
накануне праздника Жатвы. Многие из них, подумал Ленджилл, направят
свои стопы в «Приют путников» или «Гавань». Он поднял руку, вытер
вспотевший лоб. Он ненавидел публичные выступления, особенно
сегодняшнее, но подумал о том, что справился с ролью.
И хорошо справился.
6
Толпа расходилась молча. Многие, как и предполагал Ленджилл,
направились в салуны. Путь их пролегал мимо тюрьмы… но практически
никто не удостоил ее и взглядом. Крыльцо пустовало (только пугало с
красными руками сидело в кресле-качалке шерифа Звери), дверь раскрыли
настежь, как обычно в теплые и солнечные дни. Юноши находились в
камерах, все так, но шериф не сподобился усилить охрану.
И если бы горожане, спускающиеся по холму к «Приюту» или
«Гавани», решили по-своему разобраться с Роландом и его приятелями, их
бы никто не остановил. Но они прошествовали мимо, опустив головы,
туда, где их ждало спиртное.
Сегодня они не жаждали крови. Завтра —
другое дело…
7
Неподалеку от «Полосы К», на Спуске, глазам Сюзан предстало
зрелище, заставившее ее натянуть поводья. Рот девушки изумленно
раскрылся. В трех милях к востоку дюжина ковбоев гнала громадный
табун, каких видеть ей еще не доводилось: не менее четырехсот голов.
Может, их перегоняют на зимние квартиры, подумала Сюзан.
Но гнали лошадей не к ранчо, вытянувшихся вдоль Спуска, а на
запад, к Скале Висельников.
Сюзан верила всему, что говорил ей Роланд, но правдой его слова
стали теперь, потому что увиденное ею имело самое прямое отношение к
смерти отца.
Лошади.
— Какие же вы мерзавцы, — пробормотала она. — Ворующие лошадей
мерзавцы.
Пилон помчал ее к сгоревшему ранчо. Справа от нее тень
становилась все длиннее. Над головой, в дневном небе, серебром
поблескивала Демоническая Луна.
8
Сюзан боялась, что Джонас оставил своих людей на «Полосе К» (хотя
не очень понимала, с какой целью), но страхи ее оказались напрасными.
Ранчо пустовало пять или шесть лет, прошедших со времени пожара,
спалившего дом, до прибытия троих юношей из Привходящего мира. Однако
во дворе она заметила следы утренней стычки, а войдя в бункер, где
спали юноши, — зияющую дыру в полу. Джонас не удосужился заложить ее
половицей после того, как забрал револьверы Алена и Катберта.
Она подошла к ней, опустилась на колени, заглянула в тайник.
Впрочем, она сомневалась, что найдет там то, за чем пришла: слишком
маленькой была дыра.
Сюзан оглядела три койки. На какой спал Роланд? Она решила, что
сможет ее найти — ей помогло бы обоняние, она помнила запах его волос
и кожи. Но Сюзан понимала, что сейчас не время для сантиментов: каждая
минута на счету и действовать надо быстро и решительно, не оглядываясь
назад.
Пепел, едва слышно прошептал у нее в голове голос тети Корд.
Сюзан нетерпеливо тряхнула головой, чтобы прогнать голос, и вышла из
бункера.
Около него она ничего не нашла, безрезультатными оказались ее
поиски и возле одинокой будки сортира. Она обошла летнюю кухню и
облегченно вздохнула: у стены, у всех на виду, лежали два бочонка,
которые в последний раз она видела притороченными по бокам Капризного.
Мысль о муле напомнила ей о Шими, который смотрел на нее с высоты
своего мужского роста, с надеждой на детском личике.
Я бы хотел
получить от тебя ярмарочный поцелуй, очень бы хотел.
Шими, жизнь которого спас «мистер Артур Хит», Шими, который не
убоялся гнева ведьмы, отдав Катберту записку, предназначенную ее
тетке. Шими, который привез сюда эти бочонки. Они вымазали их сажей,
чтобы чуть замаскировать, и Сюзан испачкала руки и манжеты рубашки,
пока отрывала донышки. Опять пепел. Петарды лежали внутри: большие
кругляши размером с кулак и маленькие, с дамский пальчик.
Петардами она набила карманы, часть взяла в руки. Засунула их в
седельные сумы, посмотрела на небо. Половина четвертого. Она хотела
вернуться в Хэмбри в сумерках, следовательно, у нее оставался в запасе
один час. Значит, она могла хоть немного расслабиться.
Сюзан вернулась в бункер, без труда нашла койку Роланда.
Опустилась перед ней на колени, словно ребенок, собравшийся помолиться
перед сном, положила голову на его подушку, глубоко вдохнула.
— Роланд, — прошептала она, — как я тебя люблю. Как я люблю тебя,
дорогой.
Потом она легла на койку, глядя на окно, наблюдая, как тает свет.
Один раз поднесла к глазам вымазанные сажей руки, подумала о том,
чтобы подойти к водяной колонке у кухни и вымыть их, но отказалась от
этой мысли. Пусть остаются грязными. Они — ка-тет, единство из
множества, настойчивые в достижении цели, сильные в любви.
Пусть пепел остается и попытается противостоять им.