Посмотрела на Уилла Диаборна, который стоял на дороге,
переминаясь с ноги на ногу, печально взирая на нее. Лицо его вновь
стало совсем молодым.
— Хорошо, что мы встретились, не так ли? — спросил он.
Она шагнула к нему и, прежде чем успела подумать о том, что
делает, положила руки ему на плечи, поднялась на цыпочки и поцеловала
в губы. Коротким, но не сестринским поцелуем.
— Да, я рада, что мы встретились.
А когда он потянулся к ней, как цветок тянется к солнцу, чтобы
продолжить начатое, Сюзан мягко, но решительно отстранилась.
— Нет, это всего лишь благодарность; джентльмен должен понимать,
что на этом надо остановиться. Шагай с миром своим путем, Уилл.
Он взялся за поводья, словно во сне, какие-то мгновения смотрел
на них, не понимая, что это такое, затем перевел взгляд на нее. Она
видела, как он пытается взять себя в руки, обуздать взрыв эмоций,
которые вызвал в нем этот короткий поцелуй. Этим он ей понравился еще
больше. И она похвалила себя за то, что поцеловала его.
— А ты — своим. — Он запрыгнул в седло. — С нетерпением жду нашей
первой встречи.
Он улыбнулся Сюзан, и она увидела в его улыбке огонь желания.
Затем развернул Быстрого и поскакал в том направлении, откуда они
пришли… возможно, вновь хотел взглянуть на нефтяное поле. Сюзан
осталась у почтового ящика миссис Бич, надеясь, что он обернется и
помашет ей рукой и она сможет еще раз увидеть его лицо. Она не
сомневалась, что он обернется… а он все не оборачивался. А когда она
уже собралась спускаться с холма, все-таки обернулся, и его вскинутая
рука запорхала в темноте, как мотылек.
Сюзан в ответ подняла руку и двинулась вниз, счастливая и
несчастная одновременно. Однако — и возможно, ничего важнее на тот
момент для нее не было — она больше не чувствовала себя вывалянной в
грязи. Когда она коснулась губ юноши, ее кожа очистилась от
прикосновений Риа. Как по мановению волшебной палочки, чему она могла
только порадоваться.
Шла она улыбаясь, и гораздо чаще, чем обычно, если ей доводилось
выходить из дома ночью, поглядывая на звезды.
Глава четвертая
ЛУНА ДАВНО ЗАШЛА
1
Два часа он мотался вдоль пологого склона, который она назвала
Спуском, ограничиваясь рысью, не переводя могучего коня в галоп, хотя
очень хотелось мчаться под звездами.
Наконец его кровь начала
остывать.
Она {сразу остынет, если ты начнешь думать о собственной
персоне,} сказал он себе, {да и напрасно ты так разгорячился. Только
дураки абсолютно уверены в том, что все будет так, как им того
хочется.} Древняя поговорка вызвала воспоминания о покрытом шрамами
кривоногом мужчине, учившем его жизни, и юноша улыбнулся.
В конце концов он свернул с дороги и направился вдоль ручья,
против течения. Проехал полторы мили (миновав несколько табунов
лошадей, которые с интересом посмотрели на Быстрого), держа курс на
ивовую рощу. Оттуда донеслось тихое ржание. Быстрый тут же ответил на
него, стукнув копытом о землю и замотав головой.
Его всадник наклонил голову, чтобы не задеть ветви, и внезапно
увидел перед собой узкое, белое, нечеловеческое лицо, верхнюю часть
которого, за исключением черных, лишенных зрачков глаз, поглотила
тьма.
Руки всадника метнулись к револьверам, третий раз за ночь, и в
третий раз ухватили пустоту. Впрочем, он уже понял, что оружие ему не
понадобится: перед ним на тонкой веревке висел этот идиотский грачиный
череп.
Молодой человек, в настоящее время называющий себя Артур Хит,
снял его с седла (ему нравилось называть череп «наш дозорный», «пусть
он уродлив, как старая карга, зато есть не просит») и повесил на
дереве, чтобы поприветствовать дорогого друга. Ох уж этот «Артур» и
его шутки! Всадник Быстрого оттолкнул череп в сторону с такой силой,
что веревка разорвалась, а череп улетел в темноту.
— Фи, Роланд, — донесся мужской голос. В нем слышался упрек,
из-за которого так и рвался смех… как, собственно, и всегда. С
Катбертом они дружили с раннего детства, следы их первых зубов
остались на одних и тех же игрушках, но Роланд иной раз совершенно не
понимал своего друга. И не только его шутки. Однажды, довольно-таки
давно, в тот день, когда собирались повесить дворцового повара,
оказавшегося предателем, Катберт не находил себе места от ужаса и
угрызений совести. Он сказал Роланду, что не останется, не сможет
смотреть на казнь… в результате и остался, и смотрел. Потому что ни
глупые шутки, ни выставляемые напоказ чувства не показывали миру
истинного Катберта Оллгуда.
Когда Роланд выехал на поляну посреди рощи, темная тень
отделилась от дерева. А выйдя на середину поляны, превратилась в
высокого узкобедрого юношу, босоногого, с голой грудью, одетого лишь в
джинсы. В одной руке он держал огромный старинный револьвер, такие еще
называли «пивная бочка» из-за размеров барабана.
— Фи, — повторил Катберт, словно ему нравился звук,
соответствующий этому слову, не позабытому разве что в таких медвежьих
углах, как Меджис.
— Негоже так обходиться с часовым, ударить беднягу
по лицу, да еще с такой силой, что он чуть-чуть не долетел до моря!
— Если б у меня был револьвер, я бы разнес его на куски и
перебудил всю округу.
— Я знал, что ты не будешь разъезжать с оружием в руках, —
ответил Катберт. — Ты ужасный хулиган, Роланд, сын Стивена, но далеко
не дурак, хотя еще и не перешагнул через стариковские пятнадцать лет.
— Я думал, мы решили пользоваться только новыми именами. Даже в
своем кругу.
Катберт выставил вперед одну ногу, уперся голой пяткой в дерн,
поклонился, широко раскинув руки, вывернув их в запястьях так, что
кончики пальцев смотрели в землю, имитируя многоопытного придворного,
для которого поклон — непременный атрибут бытия. Он также напомнил
Роланду стоящую на болоте цаплю, и у него вырвался короткий смешок.
Потом Роланд коснулся левой ладонью лба, словно хотел убедиться, что у
него температура. В голове у него все пылало, это точно, но кожа
повыше глаз оставалась совершенно холодной.
— Приношу свои извинения, стрелок. — Катберт не поднимал глаз,
застыв в поклоне. Улыбка сползла с лица Роланда. — Не называй меня
так, Катберт. Пожалуйста. Ни сейчас, ни потом. Если я тебе дорог.
Катберт тут же выпрямился, подошел к сидящему на коне Роланду.
Выражение его лица ясно говорило о том, что он чувствует себя
виноватым.
— Роланд… Уилл… извини.
Роланд хлопнул его по плечу.
— Ерунда. Главное, помни о нашем уговоре. Меджис, возможно, на
краю мира… но это все еще наш мир. А где Ален?
— В смысле, Дик? А где ему, по-твоему, быть? — Катберт указал на
темный силуэт на дальнем конце поляны, то ли храпящий, то ли медленно
задыхающийся.
— Вот он. Проспит и землетрясение. — Но ты услышал меня и
проснулся.
— Да. — Катберт так пристально вглядывался в лицо Роланда, что
тому стало не по себе. — С тобой что-то случилось? Ты изменился.
— Неужели?
— Да. Какой-то возбужденный. Взъерошенный.
Если уж рассказывать Катберту о Сюзан, то сейчас самое время,
подумал Роланд. Но решил, спонтанно, не раздумывая (именно так
принималось большинство его решений, и уж точно все самые лучшие), не
говорить ни слова. Если он встретит Сюзан в доме мэра, пусть Катберт и
Ален думают, что это их первая встреча. Хуже от этого никому не будет.
— Я отлично прогулялся, увидел много интересного. — Он спрыгнул
на землю, начал снимать седло.
— Неужели? Так говори, открой сердце своему ближайшему другу.
— Подождем до утра, пока проснется этот медведь. Тогда мне не
придется повторять все дважды. Кроме того, я устал. Одно, правда, я
тебе скажу: здесь слишком много лошадей, даже для феода, славящегося
их разведением.