Мертворожденный от ДЕЛИИ, жеребец (МУТАНТ).
Рожден от ИОЛАНДЫ, чистокровка, ОТЛИЧНЫЙ ЖЕРЕБЧИК.
И рядом с каждым дата. К своим обязанностям он относился очень
серьезно. Такой аккуратный. Такой дотошный. Такой…
Сюзан обмерла, понимая, что неожиданно для себя нашла то, что
искала, хотя до этого самого мгновения не очень-то представляла себе,
а что именно привело ее в эту маленькую комнатушку. Последние
исписанные страницы отсутствовали. Их вырвали с корнем.
Кто это мог сделать? Уж конечно, не ее отец. К бумаге он
относился с таким же почтением, как другие — к богам или золоту. И
почему их вырвали?
Ответа долго искать не пришлось: разумеется, из-за лошадей. Их
слишком много на Спуске. И ранчеры, Ленджилл, Кройдон, Ренфрю, лгали
как насчет их числа, так и насчет процента мутантов. Лгал и Генри
Уэрнер, занявший должность отца. Если бы мой отец был здесь… Но его
нет. Он мертв.
Она заявила Роланду, что Ленджилл не мог солгать насчет смерти
отца. она в это не верит… но теперь могла поверить.
Да помогут ей боги, теперь она могла в это поверить.
— И что ты тут делаешь?
От неожиданности Сюзан вскрикнула, выронила гроссбух, оглянулась.
На пороге стояла Корделия в старом черном платье. Три верхние пуговицы
остались незастегнутыми, так что Сюзан видела ключицы, выпирающие над
рубашкой из белой материи. Только увидев эти ключицы, Сюзан поняла,
как сильно похудела тетя Корд за последние три месяца. Заметила она и
красное пятно (отлежала на подушке) на левой щеке Корделии, очень
похожее на отметину от оплеухи.
Только увидев эти ключицы, Сюзан поняла,
как сильно похудела тетя Корд за последние три месяца. Заметила она и
красное пятно (отлежала на подушке) на левой щеке Корделии, очень
похожее на отметину от оплеухи.
— Тетя Корд! Ты меня напугала. Ты…
— Что ты тут делаешь? — повторила Корделия. Сюзан наклонилась и
подняла гроссбух.
— Пришла, чтобы вспомнить отца. — Она поставила книгу на полку.
Кто вырвал эти страницы? Ленджилл? Раймер? Она в этом сомневалась.
Скорее их вырвала женщина, что сейчас стояла перед ней. Может, потому,
что ей пообещали за это золотую монету. Ни о чем не спрашивая
соответственно и не требуя ответа. Выполнила просьбу, получила
вознаграждение, бросила монетку в копилку. Вопрос закрыт.
— Вспомнить его? Не вспоминать тебе его надо, а просить у него
прощения. Ибо ты забыла его лицо, да, забыла. Как это ни прискорбно,
ты забыла его, Сью.
Сюзан молча смотрела на тетку.
— Ты уже была с ним сегодня? — В голосе Корделии слышалась
насмешка. Ее рука поднялась к красной отметине на щеке, потерла ее. А
ведь она совсем плоха, подумала Сюзан. И особенно сдала, когда по
городу поползли сплетни о Джонасе и Корал Торин. — Ты уже подлезла под
сэй Диаборна? Твоя щель еще не просохла от его спермы? Ну-ка дай я
посмотрю сама!
Корделия шагнула к племяннице, но та, в испуге и отвращении, с
силой оттолкнула ее. И Корделия спиной впечаталась в стену у
затянутого паутиной окна.
— Прощения надо просить тебе, — выкрикнула Сюзан. — За то, что
смеешь говорить с его дочерью таким тоном и в этом месте. В этом
месте. — Взгляд ее уперся в гроссбухи, вновь вернулся к тетке. И лицо
Корделии Дельгадо сказало все, что ей хотелось знать. Она не
участвовала в убийстве брата, в это Сюзан не верила, но что-то об этом
знала. Да, знала.
— Ты неверная сучка, — прошептала Корделия.
— Нет, — ответила Сюзан, — я-то как раз верная.
И так оно и было, осознала Сюзан. От этой мысли у нее с плеч
словно свалилась громадная тяжесть. Она прошла к двери, на пороге
обернулась.
— Ноги моей больше не будет в этом доме. Слушать твои оскорбления
я больше не желаю. И видеть тебя такой, какая ты сейчас. Ты высушила
ту любовь, которую я испытывала к тебе за все, что ты делала для меня,
заменив мать.
Корделия закрыла руками лицо, словно у нее болели глаза, когда
она смотрела на Сюзан.
— Так убирайся! — выкрикнула она. — Убирайся в Дом-на-Набережной
или где там еще ты перепихиваешься с этим мальчишкой! Если я больше
никогда не увижу твою шлюшечью физиономию, то буду считать, что не зря
прожила жизнь!
Сюзан вывела Пилона из конюшни. Рыдания вновь разрывали ей грудь.
Поначалу она даже не смогла сесть на лошадь.
Но в конце концов села,
испытывая не только печаль, но и облегчение. А выехав на главную улицу
и пустив Пилона галопом, даже не оглянулась.
9
На следующее утро, в предрассветной тьме, Олив Торин прокралась
из комнаты, где теперь спала одна, в другую, которую почти сорок лет
делила с мужем. Пол холодил босые ноги, и она вся дрожала, когда
добралась до кровати… но дрожала она не только от холода. Она легла
рядом с костлявым, храпящим мужчиной в ночном колпаке, а когда он
отвернулся от нее (при этом громко захрустели его коленки), прижалась
к нему и обняла. Безо всякой страсти, лишь ради того, чтобы разделить
его тепло. Узкая грудь Харта, знакомая ей не меньше ее собственной,
более чем пышной, поднималась и опадала под ее руками, и Олив начала
успокаиваться. Он шевельнулся, и она подумала, что сейчас Харт
проснется и обнаружит, что впервые за многие годы она делит с ним
ложе.
Да, проснись, подумала она. Проснись. Сама она будить его не
решилась: ее смелости хватило только на то, чтобы прокрасться в
темноте из одной комнаты в другую. Однако если бы он проснулся, она
рассказала бы ему о том жутком сне, что увидела этой ночью: громадная
птица с жестокими золотистыми глазами кружила над феодом, а с ее
крыльев капала кровь.
И кровь была там, куда падала ее тень, сказала бы она ему, а тень
ее падала всюду. Тень эта накрыла весь феод, от Хэмбри до каньона
Молнии. И ветер принес запах большого пожара. Я прибежала к тебе,
чтобы предупредить, но ты сидел у камина мертвый, с выпученными
глазами и черепом на коленях.
Вместо того чтобы проснуться, Харт взял ее руку в свои, как
бывало прежде, до того как он начал заглядываться на молодых девушек,
даже служанок, и Олив решила, что она просто полежит с ним и позволит
ему держать ее руку. Пусть хоть на короткое время все будет так, как в
давние времена, когда в их семье царили мир и согласие.
Она немного поспала. А когда проснулась, в окна уже проникал
серый свет зари. Он отпустил ее руку, более того, отодвинулся от нее
на самый край кровати. Она решила, что не надо ему знать о том, что
она спала в его постели, тем более что и кошмар начал забываться. Олив
отбросила одеяло, опустила ноги на пол, еще раз посмотрела на Харта.
Ночной колпак съехал, поэтому она аккуратно поправила его. Харт вновь
шевельнулся. Олив подождала, пока он затихнет, затем поднялась. И, как
призрак, проскользнула в свою комнату.