Они поступали несправедливо, подставляя парня под
удар. Придя к этому выводу, Роланд и Сюзан решили договариваться о
встречах без посредников. Если она не может встретиться с ним, сказала
Сюзан, на ее подоконнике будет сохнуть красная рубашка. Если он не
сможет приехать, то оставит белый камень в северо-восточном углу двора
по другую сторону улицы напротив конюшни Хуки. На крайний случай у них
оставался красный камень за павильоном. Рискованный способ, все так,
но лучше, чем подвергать опасности Шими.
Поначалу Катберт и Ален не верили своим глазам, наблюдая за
превращением Роланда в «наркомана». Но в итоге недоумение, зависть,
удивление сменились ужасом. Их послали в тихое, безопасное место, они
же угодили в самое сердце заговора. Приехали в феод, где вся верхушка
переметнулась на сторону злейшего врага Альянса. Их личными врагами
стали три крутых парня, на счету которых не один и не два десятка
покойников. Однако они не падали духом и чувствовали себя более чем
уверенно, потому что ими командовал их друг, которого они почитали за
полубога после того, как он победил Корта (выбрав оружием сокола!) и
стал стрелком в неслыханно юном возрасте — в четырнадцать лет. Тот
факт, что им выдали оружие, наполнял их гордостью при отъезде из
Гилеада, но ничего не значил теперь, когда они начали осознавать,
какие силы противостоят им в Хэмбри и Меджисе. Они могли рассчитывать
только на Роланда. И теперь…
— Он словно револьвер, брошенный в воду! — воскликнул как-то
вечером Катберт, вскоре после отъезда Роланда на встречу с Сюзан. Над
крыльцом бункера висела четвертушка набирающей силу Охотничьей Луны. —
Только богам известно, выстрелит ли он вновь, даже если его вытащат из
воды и просушат.
— Не гони лошадей. — Ален посмотрел на обнесенное перилами
крыльцо и, чтобы развеселить Катберта (при обычных обстоятельствах для
этого не требовалось никаких усилий), спросил: — А где дозорный?
Пораньше отправился на боковую?
Однако этот вопрос еще больше разозлил Катберта. Грачиный череп
он не видел несколько дней, сколько именно, он сказать не мог и
воспринимал его пропажу как дурной знак.
— Отправился, но не спать. — Катберт бросил злобный взгляд на
запад, куда умчался на своем большом мерине Роланд. — Видно, я его
потерял. Как некоторые теряют разум, сердце и здравый смысл.
— С ним все будет в порядке. — Голосу Алена недоставало
уверенности. — Ты знаешь его так же хорошо, как и я, Берт… знаешь
всю жизнь, мы оба знаем. С ним все будет в порядке.
Когда Катберт ответил, в голосе не слышалось свойственной ему
смешливости:
— Сейчас я не могу сказать, что знаю его. Они оба пытались
поговорить с Роландом, каждый по-своему. В обоих случаях реакция была
одинаковой, точнее, она напрочь отсутствовала.
Мечтательный (с легким оттенком тревоги) отсутствующий взгляд,
который появлялся в глазах Роланда в ходе этих односторонних
дискуссий, хорошо знал любой, кто пытался воззвать к здравому смыслу
наркомана.
В обоих случаях реакция была
одинаковой, точнее, она напрочь отсутствовала.
Мечтательный (с легким оттенком тревоги) отсутствующий взгляд,
который появлялся в глазах Роланда в ходе этих односторонних
дискуссий, хорошо знал любой, кто пытался воззвать к здравому смыслу
наркомана. Взгляд этот говорил о том, что для Роланда не существовало
ничего, кроме лица Сюзан, запаха кожи Сюзан, упругости тела Сюзан под
его руками. Окружающий Роланда мир уменьшился до размеров Сюзан.
— Я даже немного ненавижу ее за то, что она с ним сделала, —
продолжил Катберт, и Ален услышал в его голосе то, чего никогда раньше
не было: ревность, раздражение, страх. — Пожалуй, немного — мягко
сказано.
— Как ты можешь? — Слова друга шокировали Алена. — Она не несет
ответственности за…
— Ой ли? Она ходила с ним в СИТГО. Она видела то, что видел он.
Бог знает, что он ей рассказывает после того, как они перестают
изображать чудовище о двух спинах. И она далеко не глупа. Ты посмотри,
как ловко она все устраивает. — Ален догадался, что Берт говорит о
трюке с кошельком. — Она должна знать, что стала помехой в достижении
нами цели. Должна знать!
Горечь его выплеснулась наружу. Он ревнует ее за то, что она
увела его лучшего друга, подумал Ален. Он ревнует и своего лучшего
друга, потому что ему досталась самая прекрасная девушка из тех, кого
ему доводилось видеть.
Ален наклонился и схватил Катберта за плечо. Когда Берт
повернулся, его поразила суровость лица Алена.
— Это ка.
Катберт пренебрежительно фыркнул:
— Если бы мне подавали горячий обед всякий раз, когда кто-то
возлагал вину за воровство, сладострастие или прочие человеческие
слабости на ка…
Пальцы Алена сжались сильнее, причиняя боль. Катберт мог бы
вырваться, но не стал. Он не отрывал глаз от лица Алена. Шут, хотя бы
на время, исчез.
— Чего мы не можем себе позволить, так это винить их в чем-либо,
— возразил Ален. — Неужели ты этого не понимаешь? Если ка унесла их,
они в этом не виноваты. Не можем мы их винить. Мы должны это
осознавать. Он нам нужен. И, возможно, нужна и она.
Долго-долго смотрел Катберт в глаза Алена. Ален видел, как злость
Берта борется со здравым смыслом. Наконец (возможно, ненадолго)
здравый смысл победил.
— Хорошо, согласен. Это ка — любимый всеми козел отпущения. Для
того и существует великий невидимый мир, не так ли? Иначе на кого бы
мы могли возложить ответственность за проявление собственной глупости?
А теперь отпусти меня. Ал, если только не хочешь сломать мне плечо.
Ален убрал руку, сел. На душе у него полегчало.
— Теперь бы только понять, что нам делать со Спуском. Если мы в
самое ближайшее время не начнем пересчитывать.