«Стрелок, это Тандерклеп».
«Тандерклеп», — повторяет он
«Здесь недышащие; белые лица».
«Недышащие. Белые лица». Да, он это знает. Непонятно как. Место
убитых солдат, свергнутых правителей, ржавых алебард. Это Тандерклеп,
где время бежит назад и могилы выблевывают своих мертвых.
Впереди дерево, похожее на протянутую скрюченную руку. На самую
верхнюю ветвь насажен ушастик-путаник. Ему давно положено помереть,
но, когда розовый вихрь проносит Роланда мимо, он поднимает голову и
смотрит на стрелка. В его глазах застыла невыносимая боль. «Ыш!» —
кричит он и пропадает из жизни Роланда и его памяти на много лет.
«Смотри вперед, стрелок, — вот твоя судьба».
И тут он узнает голос — это голос Черепахи. Он смотрит и видит
яркое, сине-золотое сияние, пробивающееся сквозь грязную черноту
Тандерклепа. Прежде чем он успевает хоть что-нибудь разглядеть, его
выносит из темноты на свет, словно заново родившееся, вылупившееся из
яйца существо.
Прежде чем он успевает хоть что-нибудь разглядеть, его
выносит из темноты на свет, словно заново родившееся, вылупившееся из
яйца существо.
«Свет! Да будет свет!»
восклицает голос Черепахи, и Роланду приходится закрыть глаза
руками и смотреть сквозь пальцы, чтобы не ослепнуть. Под ним — залитое
кровью поле… он так подумал тогда, четырнадцатилетний мальчик,
совершивший первое в своей жизни настоящее убийство. Это кровь,
которая вытекает из Тандерклепаи грозит затопить нашу часть мира,
думает он, и пройдет несчетное число лет, прежде чем он вспомнит о
своем пребывании в хрустальном шаре, соотнесет эти воспоминания со
сном Эдди и скажет своим спутникам, с которыми сидел на асфальте
автострады, когда ночь уже будет подходить к концу, что внезапный
переход от темноты Тандерклепа к этому яркому свету сбил его с толку.
«То была не кровь, а розы», — говорит он Эдди, Сюзанне и Джейку.
«Стрелок, смотри… смотри туда».
Да, вон она, серовато-черная колонна, подпирающая горизонт:
Темная Башня, та самая, где пересекаются все Лучи, средоточие Силы. В
поднимающихся по спирали окнах он видит синий электрический свет,
слышит крики тех, кто заточен в ее стенах. Он чувствует и мощь этого
места, и источаемое им зло. Он чувствует: с Башней что-то не так,
перегородки между мирами теряют прочность, потенциал, зла растет все
быстрее и быстрее, словно раковая опухоль, выпивающая все соки из
когда-то здорового тела. Итак, перед ним высится не просто башня из
темно-серого камня, нет, он видит перед собой величайшую тайну мира,
его последнюю и страшную загадку.
Это Башня, Темная Башня ввинчивается в небо, и Роланд несется к
ней в розовом вихре, думая: Я войду в тебя, я и мои друзья, если будет
на то воля ка, мы войдем и мы сокрушим зло, которое таится в тебе.
Может, на это уйдут годы, но я клянусь птичкой и рыбкой, медведем и
зайкой, всеми, кого я люблю…
А небо уже усеяно нависшими над землей облаками, которые натянуло
из Тандерклепа, вокруг все темнеет, а синий свете окнах башни сияет,
как глаза безумцев, и Роланд слышит тысячи вопящих голосов.
«Ты убьешь все и всех, кого любишь, — речет голос Черепахи, и
теперь это жестокий голос, жестокий и суровый, — и все равно ворота
Башни не раскроются перед тобой».
Стрелок набирает полную грудь воздуха, собирает в кулак все силы;
когда он отвечает Черепахе, то говорит от лица всех колен его предков:
«НЕТ! ОНИ НЕ УСТОЯТ ПЕРЕДО МНОЙ! КОГДА Я ПРИДУ ВО ПЛОТИ, НЕ УСТОЯТ!
КЛЯНУСЬ ИМЕНЕМ МОЕГО ОТЦА, НЕ УСТОЯТ!»
«Тогда умри», —
говорит голос, и Роланда бросает на каменную стену Башни, чтобы
расплющить в лепешку.
Но прежде чем это происходит…
6
Катберт и Ален наблюдали за Роландом с нарастающей тревогой. Он
поднес Радугу Мейрлина к лицу, зажав обеими руками, словно человек,
поднявший чашу с вином перед тем, как произнести тост. Мешок упал на
его запыленные сапоги. Щеки и лоб купались в розовом сиянии, которое
не внушало доверия ни Алену, ни Катберту. Им казалось, что сияние это
не только живое, но и голодное.
Они подумали в унисон: Я не вижу его глаз. Где его глаза?
— Роланд? — повторил Катберт. — Если мы собираемся добраться до
Скалы Висельников, прежде чем они подготовятся к встрече, ты должен
убрать эту штуковину в мешок.
Роланд не шевельнулся, не опустил хрустальный шар. Но что-то
прошептал. Уже потом, когда Катберту и Алену представился случай
обменяться впечатлениями, они сошлись на том, что услышали: удар грома
[Роланд прошептал «thunderclap (тандерклеп)», что в переводе на
русский означает «удар грома».].
— Роланд? — Ален шагнул к стрелку. Осторожно, словно хирург,
вонзающий скальпель в тело пациента, просунул правую руку между
хрустальным шаром и лицом Роланда. Реакции не последовало. Ален убрал
руку, повернулся к Катберту. — Можешь ты «коснуться» его? — спросил
Берт. Ален покачал головой.
— Нет. Его разум словно унесся далеко-далеко.
— Мы должны его разбудить. — Голос Катберта дрожал от волнения.
— Ванней говорил нам, что если слишком быстро выводить человека
из глубокого транса, он может сойти с ума, — ответил Катберт. —
Помнишь? Не знаю, решусь ли я…
Роланд шевельнулся. Розовые озера, появившиеся на месте его глаз,
начали расти, губы решительно сжались, как бывало с ним в мгновения
высшего напряжения.
— Нет! Они не устоят! — От голоса Роланда по коже Алена и
Катберта побежали мурашки. То был не его голос, во всяком случае,
принадлежал он не юноше, но мужу.
— Нет, — гораздо позже сказал Ален, когда Роланд спал, а они с
Катбертом сидели у костра. — То был голос короля.
Сейчас же, однако, оба молча смотрели на своего друга,
парализованные страхом.
— Когда я приду во плоти, они не устоят! Клянусь именем моего
отца, НЕ УСТОЯТ!
А потом неестественно розовое лицо Роланда перекосило, как
перекашивает лицо человека, которому открылось что-то невероятно
страшное. И вопрос о том, что они могут погубить Роланда, спасая его,
отпал сам собой; оба поняли, что магический кристалл убьет Роланда у
них на глазах, если они не вмешаются.
Во дворе ранчо «Полоса К» Роланда ударил Катберт.