Некоторые из них угощали ее оплеухами (она не
обращала внимания: избитое лицо давно онемело). Одна, Мига Альварес,
чью дочь Сюзан учила верховой езде, плюнула ей в глаза, вскинула руки
к небу и расхохоталась. На мгновение взгляд Сюзан остановился на Корал
Торин, увешанной амулетами. Она вывалила на Сюзан охапку сухих
листьев, осыпавших ее шуршащим дождем.
А потом вновь появились ее тетка и Риа. Обе с факелами. Они
встали перед ней, Сюзан почувствовала идущий от факелов жар. Риа
взметнула факел к луне.
— ГОРИ ОГНЕМ! — скрипучим старческим голосом выкрикнула она.
— ГОРИ ОГНЕМ! — громом отозвалась толпа.
Подняла свой факел и Корделия.
— ПРИХОДИ, ЖАТВА!
— ПРИХОДИ, ЖАТВА! — громом отозвалась толпа.
— А теперь, сука, — проворковала Риа, — тебя ждут куда более
жаркие поцелуи, чем те, которыми ублажал тебя твой любовник.
— Умри, неверная. — прошептала Корделия. — Жизнь — урожаю, смерть
— тебе.
Она первой швырнула факел в груду сухих вылущенных початков у ног
Сюзан. Риа отстала от нее на секунду. Початки вспыхнули сразу же,
залив лицо Сюзан желтым светом.
В последний раз она набрала полную грудь холодного воздуха,
согрела своим сердцем и выпустила криком, несломленная, непокоренная:
— РОЛАНД, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!
Толпа подалась назад, словно наконец-то осознав, что произошло,
только теперь, слишком поздно, когда никто ничего не мог изменить: у
костра, зажженного в честь праздника Жатвы, сидело не пугало, а
очаровательная девушка, одна из них, с выкрашенными красной краской,
как у пугала, руками. Они могли бы спасти ее, будь у них в запасе еще
секунда, некоторые, во всяком случае, могли бы, но опоздали и они.
Деревянная пирамида занялась: ее штаны занялись: ее рубашка занялась:
ее длинные белокурые волосы вспыхнули, как корона.
— РОЛАНД, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
На конце своей жизни она чувствовала тепло — не боль. Ей хватило
времени, чтобы вспомнить его глаза того оттенка синевы, каким бывает
небо на рассвете. Ей хватило времени, чтобы вспомнить его мчащимся на
Быстром по Спуску, с черными волосами, выбивающимися из-под шляпы. Ей
хватило времени, чтобы вспомнить, как легко и беззаботно он смеялся,
чего уже никогда не будет в той долгой жизни, которую он проживет без
нее, и этот смех она взяла с собой, когда светом и жаром вознеслась в
черное небо, вновь и вновь восклицая его имя, призывая птичек и рыбок,
медведей и заек.
26
Под конец с губ его срывались уже не слова, а бессвязные звуки.
Он выл, как смертельно раненное животное. Руки его сплавились с шаром,
который пульсировал, как сердце бегуна. В нем он видел, как она
горела.
Катберт попытался отнять у Роланда проклятый кристалл, но не
смог. И тогда решился на отчаянный шаг — выхватил револьвер, нацелил
на хрустальный шар, взвел курок. Он, конечно же, ранил бы Роланда,
осколки стекла могли ослепить его, но иного выбора не было: Колдовская
радуга точно убила бы Роланда, если бы они ничего не предприняли.
Но стрелять ему не пришлось. Словно увидев револьвер Катберта и
поняв, что может произойти, хрустальный шар мгновенно почернел,
мертвым грузом повиснув в руках Роланда. И тело стрелка, с
закаменевшими мышцами, вибрирующее от невероятного напряжения,
обмякло. Он рухнул как подкошенный, и пальцы его наконец-то отлепились
он магического кристалла. Он упал Роланду на живот, скатился с него на
землю и замер у одной из его распростертых рук. Ничего не светилось в
темных глубинах шара за исключением злобной оранжевой искорки —
крошечного отражения Демонической Луны.
Ален смотрел на кристалл с отвращением и страхом, как смотрят на
злобное животное, которое спит… но, проснувшись, вновь укусит при
первом удобном случае.
Он шагнул к шару с твердым намерением растереть его в порошок.
— Не смей, — остановил его хриплый голос Катберта. Стоя на
коленях у безжизненного тела Роланда, он поднял голову, повернулся к
Алену. Луна превратила его глаза в два блестящих камешка. — Не смей,
после тех несчастий и смертей, через которые мы прошли, чтобы
завладеть им. Не смей даже думать об этом.
Ален заколебался. Подумал о том, что все равно должен уничтожить
это проклятое создание человеческого разума… несчастья, которые они
пережили, не шли ни в какое сравнение со всеми теми несчастьями,
которые еще мог принести этот магический кристалл. Это же машина по
созданию несчастий, вот что это такое, и именно шар убил Сюзан
Дельгадо. Ален не видел того, что видел Роланд в его глубинах, но лицо
своего друга он видел, и этого хватило с лихвой. Магический кристалл
убил Сюзан и будет убивать других, если останется в целости и
сохранности.
Но потом Ален подумал о ка и отступил от шара. О чем впоследствии
горько сожалел.
— Положи его в мешок, — распорядился Катберт. — и помоги мне с
Роландом. Мы должны увезти его отсюда.
Мешок лежал на земле, там, где его бросил Роланд. Ветер чуть
шевелил мешковину. Ален поднял шар, с отвращением прикоснувшись к его
гладкой поверхности, ожидая, что он оживет под его руками. Не ожил.
Ален сунул его в мешок, затянул веревку, забросил на плечо. Затем
опустился на колени около Роланда.
Он не знал, сколько времени они безуспешно пытались привести его
в чувство. Луна поднялась высоко в небо, оранжевый ее цвет сменился
серебристым, из каньона больше не поднимался дым. В конце концов
Катберт решил, что толку не будет, поэтому Роланда надо привязывать к
седлу Быстрого и увозить.