Местами
пожеванный подол и дыра на спине не показались Сюзан катастрофой.
Она-то думала, что от платья остались одни лохмотья.
— Разве его нельзя спасти? — спросила она.
— Нет, — ответила, как отрубила, Кончетта. — Вылезай из этих
брюк, девочка. И из рубашки.
Сюзан подчинилась и теперь стояла босиком на холодном полу,
скрестив руки на груди, хотя Кончетта не проявляла ни малейшего
интереса к ее прелестям, спереди или сзади, сверху или снизу.
Как поняла Сюзан, Синее платье с бисером решили заменить на
Розовое с аппликацией. Сюзан надела его и терпеливо ждала, пока
Кончетта что-то замеряла, закалывала, записывала на черной грифельной
доске, хватала кусок материи и прикладывала к ее бедру или груди,
поглядывая на зеркало, занимающее всю дальнюю стену. Как всегда во
время примерки, Сюзан мыслями уходила далеко-далеко, отпуская сознание
в свободный полет. В эти дни сознание обычно предпочитало Спуск. Она и
Роланд бок о бок мчались на лошадях, а потом сворачивали к ивовой роще
на берегу Хэмбри-Крик.
— Стой смирно, — приказала Кончетта. — Я сейчас вернусь.
Сюзан и не заметила ее ухода. Забыла она и о том, что находится
во дворце мэра. Душа ее перенеслась в ивовую рощу, к Роланду. Она
ощущала сладковато-горький запах листвы, слышала журчание воды. Они
лежали лицом к лицу на траве, его ладонь погладила ей волосы перед
тем, как он обнял ее…
И так сильно углубилась Сюзан в свои грезы, что поначалу
отреагировала на руки, которые сзади обняли ее за талию, изогнула
спину, когда они, поласкав живот, поднялись, чтобы охватить ее груди.
А потом услышала свистящее дыхание, почувствовала запах табака и
поняла, что происходит. Не Роланд касался ее грудей, а длинные
костлявые пальцы Харта Торина. Она взглянула в зеркало и увидела, что
он навис над ее левым плечом, как инкуб. С выпученными глазами, с
градинами пота на лбу, несмотря на прохладу примерочной. А язык просто
вывалился изо рта, как у собаки в жаркий день. К горлу Сюзан подкатила
тошнота. Она попыталась вырваться, но руки Торина усилили хватку,
прижимая ее к нему. Костяшки пальцев поскрипывали, и теперь она
чувствовала, как в нее упирается что-то твердое.
За последние несколько недель Сюзан не раз тешила себя надеждой,
что в решающий момент у Торина ничего не выйдет, инструмент его
подведет. Она слышала, что такое часто случается с мужчинами в
возрасте. Но твердая палка, трущаяся о ее ягодицы, быстро развеяла все
иллюзии.
Она взялась руками за руки Торина и попыталась стянуть их вниз,
вместо того чтобы вырываться самой (Корделия, хотя на ее лице ничего и
не отразилось, одобрила этот маневр).
— Мэр Торин… Харт… ну нельзя же так… здесь не место, да и
время еще не подошло.
.. Харт… ну нельзя же так… здесь не место, да и
время еще не подошло… Риа сказала…
— Плевать мне на нее и на всех ведьм! — Его рафинированный язык
политика исчез, уступив место выговору жителя медвежьего угла вроде
Оннис-Форда. — Должен я что-нибудь получить, хоть какую-то конфетку,
должен. На хрен всех ведьм, говорю я! — Запах табака окутал Сюзан. Она
подумала, что ее сейчас вырвет, если придется и дальше вдыхать его. —
Ты просто стой, девочка. Спокойно стой, искушение мое. Не шевелись.
Она стояла, куда ж деваться. А какая-то часть ее сознания, та
самая, что называют инстинктом самосохранения, надеялась, что
сотрясающую ее дрожь отвращения он может принять за девичье
возбуждение. Он крепко прижимал ее к себе, руки мяли груди, воздух из
раскрытого рта врывался в ухо. Она стояла, закрыв глаза, глотая слезы.
Много времени это не заняло. Он терся о нее своим концом,
постанывая, словно от боли в животе. Один раз лизнул ее мочку, и Сюзан
подумала, что в этом месте у нее начала слезать кожа. Наконец, слава
труду, она почувствовала его извергающееся семя.
— Да, выходи, выходи, чертов яд! — просипел мэр и так сильно
подался с ней вперед, что она впечаталась бы лицом в стену, если б не
выставила руки. А потом отступил на шаг.
Сюзан еще мгновение упиралась ладонями в стену. В зеркало она
видела отражение Торина, а в его образе — уготованную ей судьбу: конец
молодости, конец романтике, конец грезам, в которых она и Роланд
лежали вместе в ивовой роще, соприкасаясь лбами. Этот мужчина в
зеркале чем-то сам напоминал юношу, юношу, который замыслил что-то
такое, о чем он никогда не сказал бы матери. Высокого костлявого юношу
с седыми волосами, узкими плечами и мокрым пятном на брюках. Харт
Торин словно не сознавал, где находится. Сладострастие на какое-то
время покинуло его лицо, уступив место… пустоте. Казалось, у него не
голова, а ведро с дырявым дном: сколько ни заливай в него воды, она
утечет, не оставив ни капли.
{А ведь одним разом от него не отделаешься,} подумала Сюзан, и
безмерная усталость навалилась ей на плечи. {Теперь при каждом удобном
случае он будет проделывать то же самое. Теперь он будет всякий раз
наскакивать на меня. Теперь это будет как… ну…} Как «Замки». Как
игра в «Замки». Торин все смотрел на нее. Медленно, словно во сне, он
вытащил из брюк подол рубашки и прикрыл им мокрое пятно. Его
подбородок блестел: от возбуждения он пускал слюни. Мэр это
почувствовал и вытер слюну ладонью. Взгляд его по-прежнему оставался
пустым. Наконец в глазах мелькнуло что-то осмысленное, и Торин без
единого слова повернулся и вышел из примерочной.
Из коридора донесся глухой удар, словно он с кем-то столкнулся.
Сюзан услышала, как он пробормотал: «Извините! Извините!» (перед
ней-то он вообще не извинялся), и на пороге появилась Кончетта.