19
В ночь на праздник Жатвы Корделия совсем не ложилась. Сидела в
кресле в гостиной, и хотя вязанье лежало у нее на коленях, она не
провязала ни единой петли. Вот и теперь, около десяти утра, она все
сидела в том же кресле, уставившись в никуда. А куда, собственно, она
могла смотреть. Все рухнуло, разбилось на мелкие осколки. Надежды
получить деньги, которые Торин мог дать Сюзан и ее ребенку, отписать в
завещании, мечты занять достойное положение в обществе, планы на
будущее. Все порушили двое неблагодарных молодых людей, которым так уж
не терпелось скинуть штаны.
Она сидела в старом кресле, с вязаньем на коленях, с пеплом,
которым, как клеймом, пометила Сюзан ее щеку, и думала: Наступит день,
когда меня найдут мертвой в этом кресле… старую, больную, забытую.
Неблагодарная девчонка! Так поступить после всего того, что я для нее
сделала!
Тут до нее донеслось слабое скрежетание по стеклу. Она понятия не
имела, сколько прошло времени, прежде чем ее сознание зарегистрировало
этот звук, но, как только это произошло, отложила вязанье и поднялась,
чтобы посмотреть, кто же это скребется. Возможно, птица. Или дети с их
обычными шутками на Жатву. Им-то нет никакого дела до того, что мир
рухнул. Кто бы там ни был, она сейчас всех прогонит.
Сначала Корделия ничего не увидела. А когда уже собралась отойти
от окна, заметила в углу двора возок и пони. Вид возка встревожил ее —
черный, с непонятными золотыми символами. А пони стоял, низко опустив
голову. Его, похоже, загнали до изнеможения.
Она еще хмурилась, гадая, как попали к ней на двор возок и пони,
когда перед ее носом в воздухе появилась грязная скрюченная рука и
ногти заскребли по стеклу. Корделия ахнула, прижала руки к груди, из
которой едва не выпрыгнуло сердце. Она отступила на шаг, отчаянно
вскрикнула, задев бедром плиту.
Длинные грязные ногти еще дважды прошлись по стеклу, потом
исчезли.
Корделия постояла в нерешительности, потом направилась к двери,
по пути остановившись у поленницы и подхватив увесистую металлическую
лопатку, которой доставала из печи золу. Распахнула дверь, подошла к
углу, глубоко вдохнула и обогнула угол, одновременно поднимая лопатку.
— Убирайся, кто бы ты ни был. Убирайся, а не то…
Слова застыли у нее в горле: она увидела невероятно старую
женщину, ползущую, именно ползущую к ней через прихваченную морозцем
цветочную клумбу. Седые спутанные волосы старой карги (те, что еще
остались) падали ей на лицо. Щеки и лоб усеивали язвы. Губы
потрескались, кровь забрызгала острый, в бородавках, подбородок.
Уголки глаз заплыли гноем, а дыхание со свистом вырывалось из груди.
— Добрая женщина, помоги мне, — прохрипела старуха. — Помоги мне,
если сможешь, а не то я умру.
Рука, державшая лопатку, опустилась. Корделия не верила своим
глазам.
— Риа? — прошептала она. — Ты — Риа?
— Ага, — прошептала Риа, таща свое тело по замерзшим василькам,
упираясь руками в холодную землю. — Помоги мне.
Корделия отступила на шаг, ее импровизированная дубинка теперь
болталась у колена.
— Нет, я… я не пущу тебя в дом… Я очень сожалею, что ты в
таком состоянии, но… но у меня репутация, мои… мои соседи не
спускают с меня глаз, не спускают…
При этих словах она посмотрела на Равную улицу, словно ожидая,
что у ее ворот уже собралась толпа зевак, с жадным интересом
наблюдающих за тем, что происходит у нее на дворе, обменивающихся
впечатлениями, каждым словом извращающих истину, но никого не увидела.
Хэмбри замер, тротуары и мостовые пустовали. В ярмарочный день такое
на ее памяти случалось впервые. Корделия посмотрела на существо, что
ползло к ней по замерзшим цветам.
— Твоя племянница… это сделала, — прошептало существо. — Все
это… ее вина…
Корделия выронила лопатку. Лопатка стукнула ей по щиколотке, но
она этого не заметила. Пальцы ее сжались в кулаки.
— Помоги мне, — шептала Риа. — Я знаю… где она… мы… у нас
есть дело… у нас двоих… женское… дело…
Какое-то мгновение Корделия еще колебалась, а потом подошла к
старухе, наклонилась над ней, ухватилась за нее, подняла. Корделию
чуть не вытошнило от идущего от старухи запаха — запаха гниющей плоти.
Костлявые пальцы Риа гладили щеку Корделии и ее шею, пока она
тащила ведьму в дом. По коже Корделии бежали мурашки, но она не
отпрянула от Риа, пока та не плюхнулась на кухне на стул, жадно хватая
ртом воздух и громко пукнув.
— Слушай меня, — прошипела Риа.
— Слушаю. — Корделия подтянула другой стул, села рядом.
Возможно, ведьма была при смерти, но, как только ее взгляд падал
на человека, его воля разом подавлялась.
— Корделия подтянула другой стул, села рядом.
Возможно, ведьма была при смерти, но, как только ее взгляд падал
на человека, его воля разом подавлялась. Пальцы Риа нырнули за пазуху
грязного платья, вытащили серебряный амулет и быстро-быстро задвигали
им. Корделию, которая всю ночь не сомкнула глаз, потянуло в сон.
— Других нам не достать, — продолжала Риа, — и шар ускользнул из
моих рук. Но она!.. Ее отвезли во дворец мэра, и, быть может, мы
сможем разобраться с ней… да, это мы сможем.
— Ты ни с чем не сможешь разобраться, — ответила ей Корделия. —
Ты умираешь.
Риа выплюнула смешок и струйку желтой слюны.
— Умираю? Нет. Немного устала и должна подкрепиться. Теперь
слушай меня, Корделия, дочь Хайрема и сестра Пата!
Худая, высохшая (но на удивление сильная) рука обвилась вокруг
шеи Корделии и притянула ее ближе. Одновременно ведьма подняла вторую
руку, и серебряный медальон заходил взад-вперед перед широко
раскрытыми глазами Корделии. Ведьма что-то зашептала, и вскоре
Корделия начала согласно кивать головой.
— Тогда сделай все это. — Старуха отпустила ее. Откинулась на
спинку стула. — Такой, как сейчас, мне долго не протянуть. Мне нужно
немного времени. Чтобы прийти в себя.
Корделия встала, подошла к разделочному столику, на котором
стояла деревянная колода с воткнутыми в нее двумя острыми ножами.
Вытащила один и вернулась к столу. Ее пустые глаза смотрели в никуда,
как у Сюзан, когда она и Риа стояли на крыльце ведьминой хижины,
залитые светом Целующейся Луны.
— Ты же хочешь воздать ей по заслугам? — спросила Риа. —
Потому-то я и пришла к тебе.
— Мисс Юная Красавица, — едва слышно пробормотала Корделия.
Поднесла руку, что не держала нож, к лицу, коснулась вымазанной пеплом
щеки. — Да. Я хочу воздать ей по заслугам, и воздам.
— Ты жаждешь ее смерти?
— Да. Она или я.
— Не волнуйся, умрет она. А теперь накорми меня, Корделия. Дай
то, что мне нужно!
Корделия расстегнула пуговицы платья, стянула его вниз, обнажив
маленькую грудь и начавший толстеть живот. Однако она еще сохранила
некое подобие талии и именно туда направила нож, разрезав рубашку и
тело. Белая материя вдоль разреза сразу окрасилась красным.
— Да, — прошептала Риа. — Как розы. Часто, они мне снились, розы
в цвету, и что-то черное между ними на краю мира. Подойди ближе! — Она
обняла Корделию за поясницу, подтягивая ее к себе. Подняла глаза на
лицо Корделии, облизала губы. — Хорошо. Очень хорошо.
Корделия стояла, тупо уставившись в стену, а Риа с Кооса
наклонилась к красному разрезу и начала пить.