.. маленькие, хрупкие, которым
требовалось время, чтобы превратиться в деревья с мощными корнями… и
горькими плодами. И вот тут одно из них раскрылось и пустило первый
побег.
{Данное кому-либо слово можно взять обратно, любую договоренность
можно отменить. Ничего невозможного нет… а я ее хочу.}
Да. Вот это он знал наверняка, точно так же, как знал лицо своего
отца, он ее хотел. Не так, как хотел шлюху, когда она, раздвинув ноги,
голая лежала на кровати и смотрела на него из-под полуприкрытых век,
но так, как голодный хочет есть, а жаждущий — пить. Точно так же,
решил Роланд, он хотел протащить по Главной дороге Гилеада привязанное
к лошади тело Мартена, в наказание за содеянное колдуном с его
матерью. Он ее хотел, он хотел Сюзан. Роланд повернулся на другой бок,
вновь закрыл глаза и заснул. Спал беспокойно, видел сны, которые видят
только юноши, сны, в которых причудливо переплетаются сексуальные
утехи и романтическая любовь. В этих снах Сюзан Дельгадо вновь и вновь
клала руки ему на плечи, вновь и вновь целовала его, вновь и вновь
призывала встретиться с ней в первый раз, побыть с ней в первый раз,
узнать ее в первый раз, узнать, как никто другой…
2
А в пяти милях от того места, где Роланд видел свои сны. Сюзан
Дельгадо лежала в кровати и через окно наблюдала, как Старая Звезда
начала бледнеть с приближением зари. Сон не шел, а между ног
пульсировала та пупочка, к которой прикоснулась старуха. Пульсация эта
мешала сосредоточиться, но уже не вызывала отрицательных эмоций,
поскольку ассоциировалась с юношей, которого Сюзан встретила на дороге
и импульсивно поцеловала. Всякий раз, когда она шевелила ногами,
пупочка вспыхивала язычком пламени.
Когда она вернулась домой: тетя Корд (обычно она ложилась часом
раньше) сидела в кресле-качалке у камина, холодного и вычищенного от
золы: кто пользуется камином летом? На коленях у нее лежали кружева,
которые она плела с фантастической скоростью. Она даже не подняла
голову, когда открылась дверь и в гостиную вошла племянница.
— Я ждала тебя часом раньше. — Тетя Корд и не думала отрываться
от своего занятия. А потом добавила, хотя по голосу этого и не
чувствовалось: — Я волновалась.
— Да? — только и ответила Сюзан. Она подумала, что в любую другую
ночь начала бы сбивчиво оправдываться (оправдания эти и для нее самой
звучали лживо), такой страх вселяла в нее тетя Корд, но эта ночь
выбивалась из ряда. Никогда в жизни не было у нее такой ночи. И она
никак не могла выкинуть из головы Уилла Диаборна.
Тетя Корд наконец-то подняла голову, ее глазки-бусинки, близко
посаженные к длинному узкому носу, повернулись к Сюзан. И тут
выяснилось, что далеко не все изменилось с тех пор, как она
отправилась на Коос.
И тут
выяснилось, что далеко не все изменилось с тех пор, как она
отправилась на Коос. Сюзан по-прежнему чувствовала взгляд тетушки,
пробегающий по лицу и телу, словно сороконожка с остренькими
коготками.
— Что тебя задержало? — спросила тетя Корд. — Возникли
осложнения?
— Никаких осложнений, — ответила Сюзан и на мгновение вспомнила,
как ведьма стояла рядом с ней на крыльце, поглаживая ее косу. Она
хотела уйти и спросила Риа, закончены ли их дела.
{Ну… пожалуй… осталась разве что самая малость,} ответила
старуха… или что-то в этом роде. Но что это за малость? Сюзан ничего
не могла вспомнить. И какое это имело значение? О Риа она может забыть
до тех пор, пока у нее не начнет расти живот… а если она могла лечь
в постель Торина только после ярмарки Жатвы… значит, на холм Коос ей
идти только зимой. Впереди у нее целая вечность! Которая продлится еще
дольше, если забеременеет она не сразу…
— Домой я шла медленно, тетя. Ничего больше.
— А почему у тебя такое странное лицо? — спросила тетя Корд,
брови ее сошлись к вертикальной морщине, прорезающей лоб.
— Странное? — Сюзан сняла фартук, завязала тесемки, повесила его
на крючок за дверью на кухню.
— Что-то ты очень разрумянилась. И глаза так и играют.
Сюзан чуть не рассмеялась. Тетя Корд знала о мужчинах не больше,
чем она — о звездах и планетах, однако тут попала в точку. В ней все
играло, не только глаза.
— Наверное, от ночного воздуха. И я видела метеор, тетя. И
слышала червоточину. Ночью звук особенно сильный.
— Да? — безо всякого интереса спросила тетя Корд, затем вернулась
к более важному. — Было больно?
— Чуть-чуть.
— Ты плакала?
Сюзан покачала головой.
— Хорошо. Лучше не плакать. Всегда лучше. Я слышала, ее хлебом не
корми, только дай посмотреть на их слезы. А теперь, Сью… она тебе
что-то дала? Старая ведьма что-то тебе дала?
— Да. — Она сунула руку в карман и достала листок бумаги со
словом
ЦИЛАМУДРЯНАЯ
написанным детским почерком Риа и с изображением вил. Протянула его, и
тетка жадно схватила листок. Последний месяц или около того Корделия
во всем потакала племяннице, но теперь, добившись желаемого (Сюзан
зашла слишком далеко и пообещала слишком многое, чтобы дать задний
ход), вновь превратилась в склочную, злобную, подозрительную женщину,
какой Сюзан знала ее всю жизнь. Ту самую, что едва ли не каждую неделю
выводила из себя своего флегматичного, добродушного брата. Пожалуй,
обратная перемена только радовала Сюзан. Тетя Корд, изо дня в день
изображающая Сибиллу-Добродетельницу, сводила ее с ума.
— Да, да, это ее знак.