Он рыгнул, закрыл обеими руками рот, виновато глянул по сторонам,
убедился, что никто его не услышал, и проследовал дальше.
Дверь в дальнем конце заперли на задвижку, но не на замок. Шими
отодвинул ее, заглянул в коридор, который тянулся вдоль всего дворца.
Широкий, как улица, освещенный газовыми канделябрами. Сам коридор
пустовал, но Шими слышал голоса, доносящиеся из других комнат,
выходящих в коридор, может, даже с других этажей. Он резонно
предположил, что голоса эти принадлежат горничным и другим слугам,
оказавшимся по каким-то делам в доме, но они очень уж напоминали ему
голоса призраков. Может, один принадлежал самому мэру Торину,
прогуливающемуся по коридору как раз перед ним (если бы Шими увидел
его… какое счастье, что не увидел!), прогуливающегося и
размышляющего о том, что с ним произошло, гадающего, что это за
желеобразная масса, вытекшая ему на ночную ру…
Рука ухватила Шими за бицепс, и он едва не закричал.
— Тихо! — прошептал женский голос. — Ради твоего отца!
Шими каким-то чудом удалось сдержать крик. Он обернулся. Перед
ним, в джинсах и простой, в клеточку, рубашке, с зачесанными назад
волосами, бледным, но решительным лицом, сверкая темными глазами,
стояла вдова мэра.
— С-с-сэй Торин… я… я… я…
Больше он ничего сказать не смог. Сейчас она вызовет стражу, если
в дворце остались стражники, подумал Шими. Может, оно и к лучшему.
— Ты пришел за девушкой? За Сюзан Дельгадо?
В горе Олив, как ни странно, похорошела. Лицо стало не таким
пухлым, она словно скинула с десяток лет. Ее черные глаза не
отрывались от лица Шими, лишая его возможности уйти от ответа. Шими
кивнул.
— Хорошо. Ты мне поможешь. Она внизу, в кладовой, и ее охраняют.
У Шими отвисла челюсть, он даже решил, что ослышался.
— Ты думаешь, я поверю, что она имеет хоть какое-то отношение к
смерти Харта? — спросила Олив, как будто Шими придерживался
противоположного мнения. — Я, может, толстая и неуклюжая, но далеко не
идиотка. Пошли. Дом-на-Набережной не лучшее место для сэй Дельгадо. По
крайней мере сегодня. В городе слишком многие знают, что она здесь.
5
«Роланд».
До конца жизни он будет слышать этот голос в тревожных снах, не
помня, что ему снилось, только зная, что сны эти вызывают у него
чувство беды… он словно идет без остановки, попадая из одного
безрадостного места в другое, прислушиваясь к незнакомым голосам на
площадях чужих для него городов.
.. он словно идет без остановки, попадая из одного
безрадостного места в другое, прислушиваясь к незнакомым голосам на
площадях чужих для него городов.
«Роланд из Гилеада».
Этот голос, он почти узнает его. Голос так похож на его
собственный, что психоаналитик из реальности Эдди, или Сюзан, или
Джейка уверенно заявил бы, что это его голос, голос его подсознания,
но Роланд знает, что это не так; Роланд знает, что очень часто голоса,
которые звучат в наших головах как наши собственные, на самом деле
принадлежат самым ужасным чужакам, самым опасным врагам нашим.
«Роланд, сын Стивена».
Шар сначала переносит его в Хэмбри и дворец мэра, и он видит
многое из того, что произошло там, а потом увлекает за собой
далеко-далеко… зазывает этим странно-знакомым голосом, и он должен
идти. Выбора у него нет, потому что в отличие от Риа и Джонаса он не
вглядывается в шар и существ, которые что-то беззвучно говорят внутри
его: он — в самом шаре, он — часть бесконечного розового вихря.
«Роланд, приходи. Роланд, посмотри».
И этот вихрь сначала возносит его ввысь, а потом тащит с собой.
Он пролетает над Спуском, поднимаясь и поднимаясь, сквозь сначала
теплый, а потом холодный воздух, и он не одинок в этом розовом вихре,
который влечет его на запад, по Тропе Луча. Шеб пролетает мимо него,
склонив голову набок, он во всю мощь горланит: «Эй, Джуд», — и его
желтые от никотина пальцы барабанят по клавишам, которых нет…
Увлеченный мелодией, Шеб, похоже, не понимает, что вихрь разлучил его
с пианино.
«Роланд, приходи»,
говорит голос… голос вихря, голос магического кристалла… и
Роланд идет. Сорви-Голова проскакивает мимо него, стеклянные глаза
поблескивают розовым светом. Тощий мужчина в фермерской одежде с
всклокоченными рыжими волосами обгоняет его. «Долгой тебе жизни,
богатого урожая», — говорит он, или что-то похожее, потом пропадает.
Вращаясь, словно необычная мельница, рядом возникает металлическое
кресло (Роланду оно кажется орудием пыток) на колесиках, и
юноша-стрелок думает о Госпоже теней, не представляя себе, о чем
именно он думает или что сие означает.
А розовый вихрь несет его над развороченными горами, над
плодородной зеленой дельтой, где большая широкая река катит свои воды.
Синие, под цвет отражающегося в них неба. Но они становятся розовыми,
когда вихрь проносится над рекой. Впереди Роланд видит нарастающую
громаду тьмы, и сердце его замирает, но именно туда несет его розовый
вихрь, именно туда он должен прийти.
Я хочу выбраться отсюда, думает Роланд, но он далеко не глуп, и
ему открыта истина: он, возможно, никогда отсюда не выберется.
Колдовская радуга поглотила его. Он, наверно, навсегда останется в ее
вихревых глубинах.
Если придется, я проложу себе путь пулями, думает он, но нет —
револьверов он лишился. В вихре он летит голым, неумолимо приближаясь
к иссиня-черной громадине, заслоняющей небо. И тут он слышит пение.
Доносящееся из далекого далека, но прекрасное. Нежная мелодия
напоминает ему о Сюзан: птички и рыбки, медведи и зайки.
Внезапно мул Шими (Капризный, вспоминает Роланд) галопом
проносится мимо, его глаза сверкают, как драгоценные камни. За ним,
верхом на помеле, украшенном амулетами, летит Риа с Кооса. «Я догоню
тебя, мой красавчик»! — кричит она вслед мулу и, похохатывая,
пропадает из виду.
Роланд ныряет в темноту, и внезапно у него перехватывает дыхание.
Вокруг все черно. Воздух ползет по коже, как полчища насекомых. Удары
невидимых кулаков бросают его из стороны в сторону, внезапно его тащит
вниз, с огромной скоростью; он боится, что его расплющит о землю: так
пал лорд Перт.
Бесплодные поля и безлюдные деревни возникают из мрака. Он видит
переломанные деревья, которые не дают тени… о, да тут везде тень,
тут везде смерть, это край Крайнего мира, куда он придет в какой-то
темный день, и тут царит смерть.