4
В то утро Роланд, Катберт и Ален вышли из бункера в четверть
седьмого, рядком постояли на крыльце. Ален допивал кофе. Катберт зевал
и потягивался. Роланд застегивал рубашку и смотрел на юго-запад, в
сторону Плохой Травы. Думал он не о предстоящей схватке с
превосходящими силами противника, а о Сюзан. Ее слезах. Старая жадная
ка, как я тебя ненавижу — ее слова.
Его инстинкты крепко спали. Как и дар Алена, его шестое чувство,
которое засекло Джонаса в тот день, когда Джонас убил их голубей. Что
же касается Катберта.
Что
же касается Катберта…
— Еще один день тишины и покоя! — воскликнул он, подняв голову к
светлеющему небу. — Еще один день счастья! Еще один день тишины,
нарушаемой только вздохом влюбленного да топотом лошадиных копыт!
— Еще один день твоей болтовни, — добавил Ален. — Пошли.
Они пересекли двор, не замечая взглядов восьми пар глаз, не
отрывающихся от них. Прошли в конюшню мимо двух людей, затаившихся у
ворот, один сидел за грудой ржавых борон, второй — за копнушкой сена,
оба с оружием наготове.
Только Быстрый чувствовал: что-то не так. Бил копытом,
всхрапывал, закатывал глаза, а когда Роланд вывел его из стойла,
попытался встать на дыбы.
— Ну что ты, мальчик. — Роланд похлопал его по шее, огляделся. —
Наверное, пауки. Он их ненавидит.
Снаружи Ленджилл поднялся и взмахнул руками. Его люди молча
двинулись к конюшне. На крыше Дейв Холлис прижал приклад к плечу.
Монокль он давно засунул в карман, чтобы не отбросить случайного
блика.
Катберт первым вывел лошадь из конюшни. За ним — Ален. Третьим —
Роланд. Быстрый по-прежнему нервничал.
— Смотрите, — воскликнул Катберт, все еще не подозревая о
мужчинах, стоящих у них за спиной. Он указывал на север. — Облако в
форме медведя! Сулит удачу тем…
— Не шевелитесь, парни, — приказал Ленджилл. — Даже не
переминайтесь с ноги на ногу.
Ален начал поворачиваться… скорее от изумления… но сзади
послышались клацающие звуки: взводились курки пистолей и мушкетонов.
— Нет, Эл! — приказал Роланд. — Не двигайся! Замри! — Отчаяние
рвалось из груди, уголки глаз щипали слезы ярости… однако он не
сдвинулся с места. Катберт и Ален тоже должны стоять. Любое
телодвижение, и их убьют. — Не двигайтесь! — повторил он. — Оба!
— Мудрое решение. — Голос Ленджилла приблизился, сопровождаемый
звуками шагов еще нескольких человек. — А теперь руки назад.
Две тени появились по бокам Роланда. По размерам левой он
догадался, что рядом стоит шериф Эвери. В этот день он, похоже, не
собирался поить их белым чаем. Вторая тень, должно быть, принадлежала
Ленджиллу.
— Поторопись, Диаборн, или как тебя там. Руки за спину. На
поясницу. Твои приятели на мушке, и если мы привезем в город двоих, а
не троих, жизнь не остановится.
Знают, что рисковать с нами нельзя, не без гордости подумал
Роланд. А вместе с ней пришла горечь: взяли-то их, как сосунков.
— Роланд! — шепот Катберта переполняло отчаяние. — Роланд, нет!
Но выбора не было. Роланд заложил руки за спину.
Быстрый
негодующе заржал, как бы говоря, что видеть этого не может, и затрусил
к крыльцу бункера, где и остановился.
— Сейчас почувствуешь на запястьях металл, — предупредил
Ленджилл. — Esposas [наручники (исп.)].
Два холодных кольца охватили запястья Роланда. Дважды щелкнуло.
— Отлично, — другой голос. — Теперь ты, сынок.
— Будь я проклят, если дам заковать себя! — По голосу
чувствовалось, что Катберт на грани истерики.
Послышался глухой удар, сдавленный крик боли. Роланд повернулся и
увидел Алена, опустившегося на одно колено, прижимающего левую руку ко
лбу. По лицу бежала кровь.
— Врезать ему еще раз? — спросил Джейк Уайт. Старый пистоль он
держал за ствол. — Я могу, ты знаешь, в такую рань даже приятно
размять руку.
— Нет! — Лицо Катберта перекосило от ужаса и горя. У него за
спиной стояли трое вооруженных мужчин, стерегущих каждое его движение.
— Тогда будь хорошим мальчиком и заведи руки назад.
Катберт, борясь со слезами, подчинился. Наручники на него надел
помощник шерифа Бриджер. Еще двое мужчин подняли Алена на ноги. Он
покачнулся, но устоял. Наручники защелкнулись и на его запястьях. Ален
взглядом встретился с Роландом, попытался улыбнуться. Пожалуй, то был
самый жуткий момент в это ужасное утро. Роланд кивнул Алену и дал себе
зарок: никогда в жизни, даже если он проживет тысячу лет, такого с ним
не повторится.
На этот раз Ленджилл заменил галстук шейным платком, но пиджак,
как показалось Роланду, он надел тот же, что и на обед у мэра
несколько месяцев назад. Рядом с ним, раздувшись от важности, стоял
шериф Эвери.
— Парни, — изрек шериф, — вы арестованы за преступления против
феода. Конкретно — за предательство и убийство.
— И кого же мы убили? — спросил Ален. У кого-то из мужчин
вырвался смешок, то ли нервный, то ли циничный.
— Мэра и его канцлера, как вы знаете не хуже меня, — ответил
Эвери. — А теперь…
— Как вы могли пойти на такое? — с любопытством спросил Роланд.
Обращался он к Ленджиллу. — Меджис — ваш дом. Я видел на кладбище
могилы ваших отцов. Как вы могли поступить так с родным домом, сэй
Ленджилл?
— Я не собираюсь стоять здесь и трепаться с тобой. — Ленджилл
смотрел через плечо Роланда. — Алварес! Приведи его лошадь. Я думаю,
такие классные наездники, как вы, справятся с лошадьми и без…
— Нет, скажите мне, — прервал его Роланд. — Не стесняйтесь, сэй
Ленджилл, вы же привели сюда только друзей, посторонних тут нет. Как
вы могли пойти на такое? Вы изнасиловали бы собственную мать, если б
застали ее спящей с вздернутым платьем?
Рот Ленджилла дернулся, отнюдь не от стыда или раздражения, его
покоробила бестактность Роланда, потом посмотрел на Эвери:
— Трепать языком в Гилеаде их научили, не так ли?
Эвери взмахнул винтовкой, которую держал в руках, занеся приклад
над закованным в наручники стрелком.