Кроме того, я устал. Одно, правда, я
тебе скажу: здесь слишком много лошадей, даже для феода, славящегося
их разведением. Слишком много.
И прежде чем Катберт задал следующий вопрос. Роланд снял седло со
спины Быстрого и положил его рядом с тремя маленькими проволочными
клетками, связанными ремнем. Внутри сидели три почтовых голубя с
белыми кольцами на шее. Один поднял голову, сонно посмотрел на
Роланда, а затем вновь сунул ее под крыло.
— Они в порядке? — спросил Роланд.
— В полном. Жрут и гадят в свое удовольствие. У них сейчас не
жизнь, а лафа. Но что ты…
— Завтра, — оборвал его Роланд, и Катберт, уяснив, что решение
окончательно, отправился на поиски костлявого дозорного.
Двадцать минут спустя Быстрый, освобожденный от ноши и
стреноженный, щипал травку вместе с Оленьей Шкурой и Банным Листом
(Катберт даже лошадь не мог назвать по-человечески), а Роланд лежал на
спальнике и смотрел на звезды. Катберт заснул так же быстро, как и
проснулся от шагов Быстрого, но Роланду спать совершенно не хотелось.
Его мысли вернулись в недалекое прошлое: прошел всего лишь месяц
с того утра, когда его отец сидел на кровати проститутки, в комнате
проститутки, и смотрел, как он одевается. Слова, произнесенные отцом
({Я знаю об этом два года}), набатом отдавались в голове Роланда. Он
чувствовал, что они останутся с ним на всю жизнь.
Но его отец сказал ему и многое другое. О Мартене. О матери
Роланда, которая, возможно, согрешила помимо своей воли. О грабителях,
которые называли себя патриотами. И о Джоне Фарсоне, который
действительно побывал в Крессии и отбыл неизвестно куда… исчез, как
он умел это делать, растаял, как дым на ветру. А перед тем как уйти,
он и его люди дотла сожгли Индри, столицу феода. Убитые исчислялись
сотнями, поэтому не стоило удивляться, что после этого Крессия вышла
из Альянса и переметнулась на сторону Благодетеля. Головы губернатора
феода, мэра Индри и главного шерифа в тот летний день расстались с
телами и переместились на стену над городскими воротами. Как указал
Стивен Дискейн: «Это очень убедительные аргументы».
Это в игре в «Замки» обе армии выходили из-за своих Укрытий,
чтобы сойтись в решительной битве, отметил отец Роланда, а тут, как
случалось со многими революциями, игра могла окончиться до того, как
многие в феодах Срединного мира начали бы осознавать, что Джон Фарсон
— серьезная угроза. Или, если ты относился к тем, кто искренне верил в
его видение демократии и стремление положить конец «классовому рабству
и древним сказочкам», — вестник существенных перемен.
К изумлению Роланда, отец и его {ка-тет} стрелков не воспринимали
Фарсона ни так и ни эдак. На него смотрели как на мелкую сошку. Если
уж на то пошло, и сам Альянс стрелки воспринимали как мелкую сошку.
{Я собираюсь отослать тебя отсюда,} твердо заявил Стивен,
усаживаясь на кровать и пристально глядя на своего единственного сына.
{Безопасных мест в Срединном мире не осталось, но феод Меджис у
Чистого моря, пожалуй, безопасней всех… поэтому ты поедешь туда с
двумя друзьями. Я полагаю, одним будет Ален. И заклинаю тебя, не бери
с собой этого насмешника. Лучше уж лающего пса.}
Роланд, который в любой другой день с радостью бы ухватился за
возможность повидать мир, горячо запротестовал. Если наступал час
решительных боев с Благодетелем, он хотел принять в них участие на
стороне отца. В конце концов, он уже стрелок, пусть только и
подмастерье, и…
Его отец покачал головой, медленно, но решительно. {Нет, Роланд.
Ты не понимаешь. Но со временем поймешь. Очень надеюсь, что поймешь.}
Потом они вдвоем шагали по крепостной стене, окружающей последний
город Срединного мира, зеленый и процветающий Гилеад, купающийся в
лучах утреннего солнца, с развевающимися флагами, с торговцами,
снующими по улицам Старого квартала, и лошадьми, гарцующими на
дорожках, сходящихся ко дворцу. Его отец многое рассказал ему (но не
все), он сам многое понял (опять же далеко не все — всего не понимал и
отец). Темная Башня не упоминалась ни одним, но мысль эта уже засела в
голове Роланда, как грозовое облако, появившееся на горизонте.
Неужели все дело в Башне? Не в бандите, который решил покорить
Срединный мир, не в колдуне, зачаровавшем его мать, не в хрустальном
шаре, который Стивен со товарищи надеялись найти в Крессии… но в
Темной Башне? Он не спрашивал. Он {не решался} спросить.
Роланд повернулся на бок, закрыл глаза и тут же увидел лицо
девушки, почувствовал ее губы, прижавшиеся к его, ощутил аромат ее
кожи. Верхнюю часть тела, от головы до копчика, бросило в жар, нижнюю,
от копчика до пальцев ног, — в холод. Потом он вспомнил, как сверкнули
в темноте ее ноги. когда она соскальзывала с Быстрого (заметил он и ее
панталоны под вскинувшимся платьем), и холодная и горячая половины
поменялись местами.
Шлюха лишила его девственности, но не поцеловала. Отворачивалась,
когда он пытался поцеловать ее. Она предоставила в его распоряжение
все тело, но не губы. Тогда его это разочаровало, теперь — радовало.
Его мысленный юношеский взор, мятущийся, но ясный, сосредоточился
на девичьей косе, достающей до талии, ямочках в уголках рта при
улыбке, милом провинциальном выговоре. Он думал о том, как ее руки
легли ему на плечи, когда она приподнималась на цыпочки, чтобы
поцеловать его, о том, что он готов отдать все на свете, лишь бы вновь
насладиться их прикосновением, легким, но решительным.
{Будь осторожен, Роланд… не давай своим чувствам взять верх. И
потом, она несвободна… она сама сказала об этом. Она не замужем, но
связана какими-то обязательствами.}
Роланду предстояло пройти еще долгий путь, чтобы стать тем
безжалостным созданием, каким сон в конце концов стал, но семена той
безжалостности уже проросли в нем.