16
Солнце только поднялось над горизонтом, когда Роланд и Катберт
двинулись в путь. Спуск, еще влажный от утренней росы, полыхал
оранжевым огнем первых солнечных лучей. Дыхание всадников и лошадей
парком вилось в воздухе. Утро это осталось у них в памяти навсегда.
Впервые в жизни они выехали с револьверами в кобурах. Впервые
предстали перед миром стрелками.
Катберт не произнес ни слова, он знал, что, начав, уже не сможет
остановиться, будет нести привычную околесицу… а Роланд всегда
отличался молчаливостью. И за всю дорогу лишь раз они обменялись
несколькими фразами.
— Я сказал, что допустил очень серьезную ошибку. — Разговор
затеял Роланд. — Ту, что открылась мне благодаря этому письму. — Он
похлопал по нагрудному карману. — Ты знаешь, в чем заключалась эта
ошибка?
— Не в том, что ты полюбил ее.
— Ты знаешь, в чем заключалась эта
ошибка?
— Не в том, что ты полюбил ее… не в том, — ответил Катберт. —
Это ка, тут никуда не денешься. — Катберт испытывал огромное
облегчение: он мог не только произнести эти слова, он в них верил.
Такой он мог принять Сюзан: не возлюбленной лучшего друга, девушкой,
которую он сам возжелал при первой же встрече, но посланцем судьбы.
— Полюбить — это не ошибка, неверно думать, что любовь можно
как-то изолировать от всего остального. Пребывать в уверенности, что я
смогу жить двумя жизнями, одной — с тобой и Элом, нашей работой, а
второй — с ней. Я думал, эта любовь поднимет меня над ка точно так же,
как крылья поднимают птицу над теми, кто может убить и съесть ее. Ты
понимаешь?
— Любовь ослепила тебя, — с необычайной мягкостью ответил
Катберт. Куда только подевалась злость, снедавшая его последние два
месяца.
— Да, — с грустью признал Роланд. — Она ослепила меня… но
теперь я прозрел. Прибавим ходу. Я хочу покончить с этим как можно
быстрее.
17
Они поднимались по проселочной дороге, где не так уж давно Сюзан
(Сюзан, которая знала гораздо меньше как о происходящем в окружающем
мире. так и о его устройстве) распевала «Беззаботную любовь» под
светом Целующейся Луны. Там, где дорога уперлась во двор Риа, они
остановились.
— Прекрасный вид, — пробормотал Роланд. — Отсюда видна вся
пустыня.
— А вот то, что ближе, мне определенно не нравится, — возразил
Катберт, сказав чистую правду. Они видели неубранный огород с
овощами-мутантами и торчащее над ним двухголовое пугало. Во дворе
росло одно дерево, листья которого уже пожелтели и свернулись в
трубочки. За деревом стояла хижина, сложенная из неотесанных камней,
над крышей торчала закопченная труба с нарисованным на ней ярко-желтым
шестигранником. У одной стены под хлипким навесом лежали дрова.
Роланд видел много таких хижин, по крайней мере три они миновали
по дороге из Гилеада, но только эта прямо-таки излучала зло. Он никого
не видел, но чувствовал, что на них смотрят, за ними наблюдают.
Почувствовал это и Катберт.
— Надо ли нам приближаться к хижине? — Он шумно сглотнул слюну. —
Въезжать во двор? Потому что… Роланд, дверь открыта. Ты видишь?
Он видел. Она словно ждала их. Словно приглашала войти, хотела,
чтобы они сели с ней за стол и позавтракали в ее компании.
— Оставайся здесь. — Он двинул Быстрого вперед.
— Нет. Я с тобой!
— Нет, прикрой мне спину. Если придется входить в хижину, я тебя
позову.
.. но если мне придется войти, старуха, что живет здесь,
испустит дух. Как ты и говорил, может, оно и к лучшему.
При каждом шаге Быстрого исходящее от хижины зло все сильнее
давило на сердце и рассудок Роланда. Да и запах стоял отвратительный —
тухлого мяса и гниющих помидоров. И шел этот запах как от хижины, так
и от земли, на которой она стояла. С каждым шагом усиливался вой
червоточины, словно воздух вокруг хижины играл роль усилителя.
Сюзан приходила сюда одна, в темноте, думал Роланд. Я не уверен,
что решился бы подняться сюда ночью, даже с друзьями.
Он остановился под деревом, всмотрелся в открытую дверь, от
которой его отделяли двадцать шагов. Вроде бы разглядел часть кухни:
ножки стола, спинку стула, закопченный очаг. Хозяйки он не увидел. Но
она была в доме. Роланд чувствовал, как ее взгляд ползает по нему,
словно вошь.
Я не могу ее видеть, потому что она прикрывается колдовскими
чарами, но она здесь.
А может, он видел ее. Воздух как-то странно мерцал справа от
двери, словно подогретый. Роланду говорили, как бороться с этим
трюком: повернуть голову и посмотреть уголком глаза, боковым зрением.
Что он и сделал.
— Роланд? — позвал его Катберт. — Пока все нормально, Берт. — Что
он говорил, значения сейчас не имело, потому что… да! Мерцание
исчезло, он увидел силуэт женщины. Может, это игра воображения, но…
В тот самый момент, словно поняв, что тайное становится явным,
мерцание сдвинулось дальше, в тень. Взгляд Роланда ухватил подол
старого черного платья, потом исчез и он.
Не важно. Он пришел не для того, чтобы смотреть на нее. Он
пришел, чтобы дать ей единственное и последнее предупреждение… без
которого, несомненно, обошелся бы любой из их отцов.
— Риа! — Суровый, командный тон. Два желтых листка, словно сбитые
сотрясениями воздуха, упали на его черные волосы. Хижина молчала, если
не считать ответом протяжное кошачье мяуканье. — Риа, ничья дочь! Я
принес то, что принадлежит тебе, женщина! То, что ты, должно быть,
потеряла! — Он достал из кармана сложенное письмо и швырнул на
каменистую землю. — Сегодня я тебе еще друг, Риа… если бы письмо
дошло до адресата, ты бы заплатила за это жизнью.
Роланд замолчал. Еще один лист упал с дерева. Спланировал на
гриву Быстрого.
— Слушай меня внимательно, Риа, ничья дочь, и запоминай каждое
слово. Я пришел сюда под именем Уилла Диаборна, но настоящее мое имя —
не Диаборн, и служу я Альянсу. Больше того, сила, которая стоит за
Альянсом, — Белая сила. Ты пересекла тропу ка, и я предупреждаю тебя
один и единственный раз — никогда больше не пересекай этой тропы. Ты
меня поняла?
В ответ — все то же молчание.
— Если тронешь хоть волосок на голове юноши, которому ты дала это
гнусное письмо, ты умрешь.