В конце концов
Катберт решил, что толку не будет, поэтому Роланда надо привязывать к
седлу Быстрого и увозить. Если они доберутся до больших лесов в
западной части феода до рассвета, добавил Катберт, они будут в
безопасности… но Добраться туда надо обязательно. Они с удивительной
легкостью уничтожили основные силы отряда Фарсона, но оставшиеся в
живых наутро наверняка соберутся вместе. И будет лучше, если они уедут
отсюда до того, как это произойдет.
Вот так они и покинули и каньон Молнии, и прибрежную часть феода
Меджис, поскакали на запад под Демонической Луной, с Роландом,
перекинутым через седло, словно труп.
27
Следующий день они провели в Иль-Боске, хвойном лесу на западе
Меджиса, ожидая, что Роланд очнется. Когда миновал полдень, а Роланд
по-прежнему не пришел в сознание, Катберт повернулся к Алену:
— Попробуй прикоснуться к нему.
Ален взял Роланда за руки, сконцентрировал волю, вгляделся в
бледное, напоминающее маску лицо, и так провел не меньше получаса.
Наконец покачал головой, выпустил руки Роланда из своих, встал.
— Ничего? — спросил Катберт.
Ален вздохнул и вновь покачал головой. Они соорудили носилки из
сосновых ветвей, чтобы Роланду не пришлось еще одну ночь лежать
поперек седла (к тому же Быстрый нервничал из-за того, что ему
приходилось везти хозяина в таком виде), и двинулись в путь, не по
Великому Тракту — слишком опасно, — а параллельно ему. Роланд
оставался без сознания и следующий день (Меджис к тому времени остался
далеко позади). На привале юноши уселись по обе стороны от него,
переглядываясь над медленно поднимающейся и опадающей грудью стрелка.
— Может лежащий без сознания человек умереть от голода? — спросил
Катберт. — Или от жажды? По-моему, нет.
— А я думаю, может, — возразил Ален.
Ночь выдалась трудной. Вымотались они донельзя, потому что
прошлый день практически не спали. И тут заснули как убитые, укрывшись
с головой, чтобы их не будили солнечные лучи. Проснулись оба
практически одновременно, когда солнце опускалось за горизонт, а
Демоническая Луна, полная, как и двумя ночами раньше, начинала свой
путь по небосводу, прорезая облака — предвестники мощных осенних
ливней.
Роланд сидел. Он вытащил магический кристалл из мешка и держал
его в руках, темный кусок стекла, такой же мертвый, как глаза
Сорви-Головы. Глаза Роланда, такие же мертвые, с полным безразличием
оглядывали деревья, траву, небо. Он ел, но не спал. Пил из ручьев,
мимо которых они проезжали, но не говорил.
И не расставался с осколком
Радуги Мейрлина, который они добыли в феоде Меджис такой дорогой
ценой. Но магический кристалл не оживал от его прикосновений.
И не оживет, как-то подумал Катберт. Во всяком случае, не оживет,
пока Эл и я будем бодрствовать.
Ален не смог оторвать руки Роланда от хрустального шара, поэтому
положил ладони ему на щеки, таким путем пытаясь прикоснуться к его
сознанию. Да только не нашел, к чему прикасаться. В Гилеад они
возвращались не с Роландом, даже не с духом Роланда. Роланд ушел. Как
луна на конце очередного цикла.
Часть четвертая
У ВСЕХ ДЕТЕЙ БОЖИИХ ЕСТЬ БАШМАКИ
Глава первая
УТРО В КАНЗАСЕ
1
Впервые за эти
(часы? дни?)
стрелок замолчал. Посидел, глядя на здание, что возвышалось к
востоку от них (солнце поднималось из-за него, так что они видели
черный силуэт дворца, окруженный золотым нимбом), положив руки на
колени. Потом взял бурдюк с водой, лежавший на мостовой рядом с ним,
поднял над головой, раскрыл рот.
Пил то, что попадало в рот, остальные видели, как ходил его
кадык, когда Роланд лег на асфальт, но вода лилась и на лоб, текла по
закрытым глазам, стекала с висков, отчего волосы становились темнее.
Наконец он отложил бурдюк в сторону, но остался лежать с
закрытыми глазами, закинув руки за голову, словно человек, сдавшийся
во сне. Пар поднимаются над мокрым лицом.
— А-х-х-х, — вырвалось у него.
— Полегчало? — спросил Эдци. Веки стрелка поднялись, обнажая
выцветшие синие глаза.
— Да, полегчало. Я не понимаю, как это может быть, я так боялся
рассказывать об этом… но полегчало.
— Те, для кого рыться в наших мозгах — профессия, наверное, тебе
бы это объяснили, — подала голос Сюзанна, — но едва ли ты стал бы их
слушать. — Она уперлась руками в поясницу, прогнулась, скривилась…
но скривилась, пожалуй, лишь по привычке. Спина не затекла, а потому
никакой боли она не почувствовала, хотя ожидала обратного.
— Вот что я тебе скажу, — продолжил Эдди. — Твой рассказ
заставляет по-новому взглянуть на выражение «рассказать все как на
духу». Сколько мы здесь пробыли, Роланд?
— Всего одну ночь.
Сколько мы здесь пробыли, Роланд?
— Всего одну ночь.
— «Духи создали все это в одну ночь», — задумчиво произнес Джейк.
Он сидел, разведя согнутые в коленях ноги, а Ыш устроился между ними,
глядя на него яркими, золотисто-черными глазами.
Роланд сел, вытер лицо шейным платком, пристально посмотрел на
Джейка:
— Что ты сказал?
— Не я. Это написал Чарлз Диккенс. В рассказе «Рождественская
песнь». Все в одну ночь, а?
— Какая-нибудь часть твоего тела говорит о том, что времени
прошло больше?
Джейк покачал головой. Нет, чувствовал он себя так же, как и в
любое другое утро, может, даже получше. Ему хотелось по-маленькому, но
мышцы не затекли, ничего не болело.
— Эдди? Сюзанна?
— Я отлично себя чувствую, — ответила Сюзанна. — После бессонной
ночи, а то и нескольких, такого не бывало.
— У меня примерно такое же состояние, как и в те времена, когда я
сидел на игле… есть что-то общее…
— Только что-то, не все? — сухо осведомился Роланд.
— Слушай, почему бы тебе не задать этот вопрос следующему
свихнувшемуся поезду, на котором нам доведется ехать? Я вот про что.
Если проведешь много ночей под кайфом, то привыкаешь к тому, что утром
ты в полном дерьме: голова раскалывается, нос забит, сердце колотится
как бешеное, позвоночник не гнется. Поверь старине Эдди, именно по
своему утреннему состоянию можно понять, хорош ли для тебя тот или
иной наркотик. Короче, к этому привыкаешь, я вот привык, а если
пропустить ночь, не принять дозу, то утром, проснувшись, сидишь на
кровати и думаешь: «Что со мной такое? Я болен? Как-то странно я себя
чувствую. Или меня ночью хватил удар?»
Джейк рассмеялся, затем с такой силой зажал рот ладонью, будто
хотел не только заглушить смех, но и загнать обратно то, что
вырвалось.
— Извини. Мне сразу вспомнился мой отец.
— Наш человек, да? — усмехнулся Эдди. — В общем, я ожидал, что у
меня будет все болеть, я ожидал, что усталость тяжелым грузом
навалится на плечи, я ожидал, что при каждом движении все кости будут
жалобно скрипеть… но в действительности я в полном порядке, разве
что не помешало бы отлить.
— И чего-нибудь съесть? — полюбопытствовал Роланд.
Улыбка, что кривила губы Эдди, исчезла:
— Нет. После этой истории есть не хочется. Есть мне совсем не
хочется.